Регалии японских императоров - бронзовое зеркало Ята-но-Кагами , подвески из драгоценных камней (яшмы) Якасани-но-Магатама и меч Кусанаги-но-цуруги . Они символизируют соответственно мудрость, процветание и мужество. По синтоистскому преданию, регалии были переданы богиней Аматэрасу ее внуку Ниниги-но-Микото , а им — его внуку Дзимму , первому императору Японии. Священные реликвии власти хоть и были получены императорами от Аматэрасу, появились на свет благодаря брату Аматэрасу, богу ветра и подземного мира Сусаноо , вернее, из-за вражды богини Аматэрасу со своим братом Сусаноо.
Богиня-солнце Аматэрасу и бог ветра Сусаноо
Аматэрасу (Amaterasu) - богиня-солнце, одно из главных божеств японского пантеона синто, легендарная прародительница японского императорского рода, первый император Дзимму был её праправнуком. Аматэрасу почитают как изобретательницу возделывания риса, технологии получения шёлка и ткацкого станка. Предание гласит, что Аматэрасу была рождена богом-прародителем Идзанаги из капель воды, которой он омыл свой левый глаз во время очищения. Это светлая богиня, управляющая миром, олицетворяющая творческое и созидательное начало.
Бог ветра и подземного мира Сусаноо
Сусаноо
- бог ветра, в японской мифологии последний из божеств, появившийся из капель воды, которыми первый на свете бог-мужчина Идзанаги омыл свой правый глаз после того, как вернулся из страны мертвых. Полагают, что первоначально Сусаноо был богом бури и водной стихии, затем появилось представление о нем как о божественном предке родов, связанных с Идзумо. Возможно, что в его образе объединились несколько божеств, поскольку Сусаноо также считали божеством страны мертвых, в некоторых мифах он божество плодородия.
Вражда Аматерасу со своим братом Сусаноо описывается в нескольких сказаниях. В одной из легенд Сусаноо вел себя грубо по отношению к Идзанаги. Идзанаги, уставший от бесконечных придирок Сусаноо, изгнал его в подземное царство Ёми
, страну мёртвых. Это в представлении японцев была страна ночи, подземный мир. Сусаноо неохотно согласился, но перед этим отправился на небесные поля Такаманохара, чтобы попрощаться с сестрой. Аматэрасу сразу преисполнилась подозрениями, потому что не верила в добрые намерения брата и хорошо знала его характер. Когда Сусаноо пришел к Аматэрасу попрощаться, богиня не поверила ему и потребовала устроить состязание, проверяющее честность Сусаноо. Побеждал тот бог, который может дать жизнь более благородным и богоподобным детям. Аматэрасу сделала трёх женщин из меча Сусаноо, а Сусаноо — пятерых мужчин из цепочки своей сестры. Аматэрасу объявила, что раз цепочка принадлежит ей, то и мужчин следует отнести на её счет, то есть женщины являются порождениями Сусаноо. Между Аматэрасу и её братом Сусаноо, отличавшимся необузданным характером, произошла сильная ссора. Сусаноо, желая сделать неприятность сестре, разрушает оросительные сооружения на полях, возделанных Аматерасу, проломал отверстие в крыше дома на небе, где занималась вышиванием Аматэрасу вместе со своими небесными служанками, и бросил через это отверстие небесную пегую лошадь, с которой он предварительно содрал шкуру.
Пещера-грот Ама-но-Ивато
Огорчённая, разгневанная и испуганная Аматэрасу укрылась в пещере-гроте Ама-но-Ивато , результатом этого явился полнейший мрак в мире. Все боги умоляли Аматэрасу забыть обиды и вернуть свет миру, но все было напрасно. Остальные божества, встревоженные таким необычным явлением, собрались на берегу ближайшей реки и принялись усиленно раздумывать, как бы выманить ее оттуда. Сначала они заставили петухов кукарекать, в расчете на то, что богиня подумает, будто бы утро настало без ее участия. Когда это не помогло, они решили выманить богиню Аматерасу из пещеры хитростью, чтобы вновь вернуть миру свет и порядок. Этот грот, в котором укрылась богиня Аматэрасу, чудесным образом сохранился нетронутым за все прошедшие тысячелетия. Он сейчас открыт для посещения туристами в деревне Ивато на территории храма Амано.
Кузнец Амацумара
Чтобы выманить богиню из грота небесный кузнец Амацумара и богиня Исикоридомэ изготовляют священное зеркало - ми-кагами . Амацумара (Ama-tsu-mara) - небесный кузнец, фигурирующий в японской мифологии, но не являющийся божеством. Его призвали на помощь боги, чтобы он помог выманить Аматэрасу из небесного грота. Амацумара. Ему боги и поручили изготовить один из магических предметов, с помощью которых Аматэрасу выманивают из грота. По-видимому, у Амацумара есть прототип, это горный отшельник даосский патриарх Чжан Даолин (Zhāng Dàolíng), живший во время поздней династии Хань. Чжан Даолин является основателем даосской Школы Небесных Наставников, он основал первую регулярную даосскую религиозную общину. Считается, что Чжан Даолин не умер, а взошёл на Небо, предварительно передав сыну Чжан Хэну реликвии - свою печать, нефритовое зеркало, два меча и священные тексты. Роль Амацумары не вполне ясна, в других вариантах легенды изготовление зеркала поручается одной лишь Исикоридомэ, которая и выполнила роль кузнеца. Богиня Исикоридомэ (Ishikoridome) - транссексуал и трансгендер, то есть это мужчина, биологически принадлежащий к женскому полу и одновременно божество синто. Исикоридомэ создает изысканные зеркала, поэтому ей поклоняются производители зеркал и каменотесов.
Священное дерево Сакаки
Когда бронзовое зеркало было готово, его положили на землю рядом со священным деревом Сакаки , а на ветви этого дерева, зная, что Аматэрасу любопытна, подвесили магическое ожерелье магатама из резных яшм. Сакаки - священное дерево рода камелиевых, это вечнозеленое растение, символизирующее вечность. Ветви сакаки часто приносят в дар божествам в синтоистских святилищах. Согласно японской мифологии, склоны небесной горы Кагуяма, обиталища богов, покрыты зарослями именно сакаки. Это священное дерево синто произрастает в Японии, Кореи и материковом Китае, по научному оно называется Cleyera japonica (японская айва). Дерево может достигать высоты 10 метров, листья - до 10 см длиной, гладкие, овальные, а небольшие душистые, кремово-белые цветы открываются в начале лета. Сакаки символизирует вечность, его часто используют в синтоистских ритуалах для очищения и благословения. Веточки этого дерева в небольших вазах всегда можно увидеть по двум сторонам домашнего алтаря камидана. Так же веточки являются одним из атрибутов (торимоно), которые жрицы-мико используют в храмовых танцах-кагура.
Богиня Удзумэ
Замысел был такой - как только богиня выглянула бы на минутку из своего укрытия, ей показалось бы, что в небесах появилась ее соперница, и она выскочила бы наружу из ревности. Этот план был хорош, но он не заставил Аматэрасу открыть дверь из грота. Тогда находчивая богиня Удзумэ смастерила себе корону из листьев сакаки, подвязки из какой-то местной разновидности мха, вооружилась копьем из стебля мисканта и сплясала веселый танец, который был на грани фола, то есть непристойным и фривольным.
Богиня Удзумэ
Богиня Удзумэ - это сокращенное имя от Ама-но Удзумэ-но Микото , она известна также как Окамэ , Отафуку , почитается в Японии как богиня веселья и смеха, она прародительница традиционного японского театра и даже секс-символ. Танец, исполненный, Удзумэ, считается прототипом кагура - музыкально-танцевального ритуала, который развился в театральное направление и дал рождение традиционному театральному искусству Японии. Память об Окамэ сохраняется не только в фольклоре, но продолжает жить на подмостках традиционного японского театра, это один из самых популярных персонажей театра "Кёгэн", ее амплуа связано с фривольностью и сексуальностью. Богиня Удзумэ часто изображалась в нэцкэ , у нее пухлые щечки и нос-кнопка. Богиня Удзумэ исполнила священный танец на перевернутом чане, распустив завязки своей одежды до тайного места, чем вызвала громовой хохот богов. Это привлекло внимание Аматэрасу, она чрезвычайно обеспокоенная, что это за буйство устроили вокруг ее пещеры, высунулась за дверь, примерила яшму и посмотрела на себя в зеркало, в мире снова воссиял свет, Аматэрасу была тут же дружно схвачена всеми богами. Они унесли ее на берег реки и стали умолять никогда больше не лишать мир ее божественного сияния. А Сусаноо, чтобы окончательно помириться с сестрой, подарил ей меч Кусанаги-но-цуруги , найденный им в хвосте побежденного им дракона.
Есть еще один вариант легенды. Когда Аматэрасу спряталась в гроте, боги собрались в доме на берегу реки небо и начали обсуждать, как лучше всего убедить Аматэрасу вернуться в мир. Боги поручили размышлять Омоиканэ (Omoikane) о способах выманить богиню наружу. В японской мифологии Омоиканэ - размышляющий бог, сын бога Такамимусуби, он по приказу восьмисот мириад богов, собравшихся в долине Ясунокава (Небесная спокойная река), размышляет о том, кого из потомков Аматэрасу следует послать управлять землёй. Именно он называет имена богов, которых одного за другим посылают отобрать управление страной у бога О-кунинуси .
Богиня Удзумэ танцует на бочонке
После долгих размышлений Омоиканэ собрал певчих птиц, из кости ног оленя и коры вишни остальные боги сделали много музыкальных инструментов, звезды приварили к форме зеркала Ята-но-Кагами и изготовили драгоценности Якасани-но-Магатама . Когда все было готово, восьмисот мириад богов спустились к входу в пещеру, где находилась богиня и организовал большое шоу. На верхних ветвях дерева Сакаки они повесили ожерелье и зеркало, повсюду можно было услышать пение птиц, которых принес Омоиканэ, это было только прелюдией к последующему действию. Богиня Удзумэ взяла в руку копье, смастерила себе корону из листьев сакаки и сплясала веселый танец на бочонке.
Богиня Аматэрасу выходит из грота
Когда умру,
схороните меня с гитарой
в речном песке.
Когда умру...
В апельсиновой роще старой,
в любом цветке.
Когда умру,
буду флюгером я на крыше,
на ветру.
Тише...
когда умру!
Сложив стихи, молодой мастер меча и поэт Ямашита-но Томохиса отложил кисть и задумался. Наму Амида буцу! Лучше умереть, чем сидеть в этой башне безвылазно. Внизу раздался грохот, резко запахло серой и паленым деревом. Змей Ямато-но Орочи проснулся и желал размяться.
Юя, мать твою! Ты идешь на репетицию или Ямашита сейчас разорвет тебя на куски!
Тегоши с сожалением захлопнул книгу и положил ее в сумку. Чудеса начались два дня назад, когда он от скуки зашел в гости к Уэде и напросился в семейную библиотеку. Там юноша долго слонялся между старинными стеллажами, помнившими, наверное, войну Гэмпей между Тайра и Минамото, пока в одном из сырых закутков не нашел странную книгу в переплете из кожи. Открыв ее, он увидел старинную картинку - бог Идзанаги возвращается из царства мертвых и омывает свой нос, после чего рождаются дети. На этом сходство с традиционной японской мифологией закончилось. На глазах удивленного Юи Идзанаги внезапно превратился в Китагаву-но Джонни, что-то загромыхало, текст книги внезапно исчез, чтобы уже через пять минут возродиться совершенно измененным.
Теперь в книге повествовалось о рождении трех новых божеств: Цукуеми-Каменаши-но Казуи, Аматэрасу-Мацумото-но Джуна и Сусаноо-но Аканиши. Это было еще терпимо, однако дальше начался полный бардак. Аканиши наотрез отказался жениться на Мацумото, как ему полагалось по канону. Вместо этого он залез в небесные покои Каменаши и закатил грандиозную пьянку, после чего поступил так, как и предписывает Кодзики. Вот только оскорбил он не сестру, а самого Китагаву-но Джонни: вытоптал межи на его небесных рисовых полях, засыпал землей канавы, испражнился в праздничных покоях, а напоследок содрал с живой лошади шкуру и бросил в спальню бога. За это Идзанаги-но Джонни вышвырнул Сусаноо-но Джина на землю, решив, что пусть он лучше там геройствует, нежели сеет смуту в небесных чертогах.
Надо сказать, Аканиши нисколько не огорчился, разве что протрезвел и отправился совершать подвиги.
Придя домой с репетиции, Юя поужинал, лег на кровать и открыл заветную книгу. Какими судьбами на месте Кусинада-химэ в книге оказался Ямашита-но Томохиса, Тегоши не знал, однако с интересом ждал развития событий.
Сусаноо-но Джин неторопливо ехал по дороге на боевом коне. Вообще, он как можно меньше старался демонстрировать божественное начало, предпочитая прятаться под смертной оболочкой. Вся Япония в последнее время жила в страхе. Внезапно объявился жуткий змей Ямато-но Орочи и начал бесчинствовать. Недавно, например, съел целую семью из семерых Канджани, проживавшую неподалеку от его логова. Хотя среди знающих людей ходили слухи, что хитрый Йокояма-но Ю откупился от чудовища скирдой чудо-травы и гостившим у них в то время молодым придворным поэтом Ямашитой-но Томохисой, после чего всей семьей бежал в Осаку. Говорят, на пепелище нашли свиток с красиво начертанными танка:
Забыть не могу,
Как любили мы в Эдо.
И первый твой поцелуй.
Но чем упоительней страсть,
Тем острее печаль.
Знатоки утверждали, что это утренние стихи любви Томохисы, начертанные им на ширме-седзе одной влиятельной дамы в Эдо. Аканиши остановил коня, пристально вглядываясь в горизонт. Змея следовало убить, поэта вернуть в столицу. Хорошо бы еще наказать вероломных Канджани, но связываться с ними не было никакого желания.
Заехав в полувымершую после налетов змея деревеньку, Сусаноо-но Джин щелчком пальцев материализовал девять бочек сакэ. Величественным жестом подозвав к себе пожилую пару, он велел им восемь раз очистить сакэ, чтобы самогон превратился в чистый спирт.
Сам же взял девятую бочку и все то время, что понадобилось старикам на перегонку, пил сакэ не просыхая. Сначала один, потом потихоньку подтянулись жители окрестных деревень, не подозревая, что это была военная хитрость. В пьяном бреду они подписывали бумагу, в которой обязались служить Аканиши-но Джину, пока тот не даст им вольную.
В день, когда сакэ кончилось и люди протрезвели, Сусаноо-но Джин велел им возводить ограду с восемью воротами. Всем недовольным бог показал свиток с подписями и пригрозил заживо продать в рабство лично Цинь Шихуанди. Ему как раз сейчас требовались люди для постройки Великой китайской стены.
После строительства Аканиши отпустил всех и поставил возле каждых ворот по бочке спирта.
Ямашита-но Томохиса забылся тревожным сном. Ему снилось, как он приехал в гости к Шибутани-но Субару, чтобы помочь ему написать любовные танка для Ясуды-но Шоты. Сначала все шло великолепно, уже готовы были шедевральные строки, воспевающие мощь и неутомимость Шибуяна:
Мохнатым шмелем
Жужжал над тобой.
О дивный мой лотос,
Восемь раз отразился коралл
В зеленой воде.
Но в этот момент налетел змей, которого все сначала приняли за наваждение Йокоямы-но Ю, однако тот поклялся, что вот уже неделю как не курит. После этого Томохиса помнит только черный мешок, надетый на голову, резкий запах кансайской травы, жуткий смрад и чувство полета.
Очнулся он посреди поляны. Неподалеку возвышалась мрачная башня. Змей нагло дрых в огромном сарае. Ямашита-но Томохиса был мастером меча, однако прекрасно понимал, что силы неравны, поэтому осторожными перебежками добежал до полуразрушенной двери и тяжело дыша ввалился внутрь. Переведя дух, он по винтовой лестнице, показавшейся ему бесконечной, взлетел в комнатку, расположенную под крышей. И в этот момент змей очнулся, послышался грохот, трубные вопли, резко запахло паленым. Ямато-но Орочи переживал, что добыча скрылась. С тех пор он ежедневно пытался выманить Ямашиту, принося ему еду и ставя напротив двери. Однако тот, проведя разведку в башне, нашел еще несколько комнат, в одной из которых валялась веревка и какой-то древний багор. Из этого поэт сделал подобие удочки и под покровом ночи утаскивал корзины с провизией и водой прямо из-под носа туповатого змея. В отместку тот завалил единственную дверь огромным валуном и теперь со дня на день ждал капитуляции пленника.
Прощальные стихи
На веере хотел я написать -
В руках сломался он.
Ямашита-но Томохиса вывел последний иероглиф и проснулся. Начинался новый безрадостный день.
Сусаноо-но Аканиши терпеливо сидел в засаде вот уже восемь суток. На девятые наконец явился змей, просунул головы в ворота и жадно стал лакать спирт из бочек. Вволю напившись, он повалился мертвецки пьяным. Джину ничего не оставалось, как тщательно разрубить его на куски, чтобы воды реки Хии обагрились кровью. В принципе, это было не обязательно, зато эпично и повышало репутацию. В хвосте обнаружился чудесный булатный меч. Подхватив его, Сусаноо-но Аканиши отправился искать пропавшего поэта.
После трехдневных поисков он добрался-таки до одиноко стоящей башни. Собравшись с силами, расколол огромный валун новообретенным мечом, потом вошел внутрь, поднялся на один пролет и упал, заснув от усталости мертвецким сном.
Ямашита-но Томохиса ждал, когда же вернется его мучитель, однако внизу было тихо. Промучившись от безвестности несколько суток, он решил под покровом ночи спуститься вниз, чтобы проверить - не исчез ли камень, блокирующий дверь. Вооружившись танто, юноша осторожно стал спускаться вниз. На площадке первого этажа в бледном свете луны лежал прекрасный мужчина. Значит, Ямато-но Орочи на самом деле оборотень! Что ж, это облегчает дело! Мастер меча подкрался ближе и одной рукой приподнял незнакомца, другой намереваясь перерезать ему горло, однако в последний момент залюбовался красотой и совершенством черт лица спящего, немедленно сложив танка:
Над телом своим
Теряю последнюю власть.
Обуздать ли грозу,
Если молнию
Хочет метнуть?
Ищет гора,
К кому хоть на миг
Прислониться,
Чтобы коралл отразился
В зеленой воде.
От неожиданности поэт выронил танто, а незнакомец, сложивший ответные танка, выскользнул из объятий парня, открыл бездонные черные глаза, сел и тихо засмеялся.
Я искал тебя, Ямашита-но Томохиса. После твоего исчезновения микадо опечалился, а двор объявил бессрочный траур.
- Кто ты? Ты знаешь мое имя, но не назвал своего.
- Я Сусаноо-но Аканиши, тот, кто спас тебя от змея. - мужчина внимательно вгляделся в лицо юноши. - О твоей красоте ходят легенды, но я не думал, что они правдивы хотя бы на четверть.
Ах, сколько б ни смотрел на вишни лепестки
В горах, покрытых дымкою тумана, -
Не утомится взор!
И ты, как те цветы...
И любоваться я тобою не устану!
Томохиса покраснел, опустив взор, однако ответил.
Непостоянство
Нашего мира удел.
Не потому ли
Грустью исполнены песни
Бренного рода людского?
Аканиши улыбнулся, затем, поддавшись внезапному порыву, обнял собеседника и подарил ему нежный, легкий поцелуй.
От чувств, переполнивших его в это мгновение, Томохиса закрыл глаза и подался вперед, отвечая на прикосновение губ Джина.
Юя! Ты меня слышишь? Бака! Я тебя уже минут десять зову, а ты сидишь тут с блаженной улыбкой идиота и ни на что не реагируешь! Что с тобой?
Тегоши захлопнул книгу и потянулся.
- Ничего особенного... так... книга интересная попалась...
- Дашь почитать?
- Еще чего! Томо, поцелуй меня!
- Сначала расскажи, что там написано...
- Ни за что! - Юя нахально потянулся к губам Ямашиты.
- Бесенок, что ты творишь? Знаешь ведь, что я не могу тебе отказать...
- А кто сегодня хотел порвать меня на миллион маленьких Юечек?
- А кто опоздал на репетицию?
Умоляющий взгляд, капризно надутые губки...
- Ну Тооомо!
Ямашита не выдерживает и сдается.
- Ну хорошо... только больше так не делай...
Юя серьезно кивает, но в глазах его мелькают озорные искорки.
- Томо, хочешь, мы вместе почитаем эту книгу?..
Сусаноо (須佐能乎 , "Тот, кто способен помочь всеми средствами" ) - гигантское, гуманоидоподобное существо, состоящее из чакры пользователя, которое окружает его и может сражаться по его воле. Это сильнейшая техника обладателей Мангекё Шарингана , после пробуждения Додзюцу в обоих глазах.
После активации Сусаноо, оно формируется вокруг пользователя и становится продолжением его воли, действуя и атакуя от его имени. Изначально, Сусаноо прикреплено к своему пользователю, как и тот к нему: в менее развитых формах оно будет перемещаться вместе с пользователем, а в более развитых пользователь фактически сливается с ним и передвигается внутри него. Эта связь позволяет Сусаноо защищать владельца от физических атак, и чем выше оно сможет развиться, тем труднее станет преодолеть эту защиту. В случае повреждения, Сусаноо не способно регенерироваться само по себе и может быть восстановлено только путём продвижения до следующей стадии развития или же после повторного образования.
Хотя Сусаноо достаточно эффективно в качестве защиты, оно способно различать, что именно блокирует. К примеру, пользователь может использовать другие Дзюцу в пределах Сусаноо, и любые атаки пройдут через него без осложнений. С разрешения пользователя, другие люди также могут находиться внутри Сусаноо, и пользователь, в свою очередь, также по желанию может покинуть защитную оболочку Сусаноо. Последнее качество может быть использовано против него самого, так как, если противник имеет возможность обойти Сусаноо, он способен вытащить пользователя из зоны действия техники. При наличии высокого уровня мастерства, обороноспособность Сусаноо может быть увеличена, что было видно, когда Эй проломил рёбра брони Саске, но не смог сделать то же самое с защитой Мадары. Сусаноо в состоянии защищать только от физических атак, из-за чего пользователь все ещё уязвим как к зрительным , так и к слуховым атакам. Кроме того, без образованных ног Сусаноо пользователь по-прежнему остаётся уязвим для атак снизу.
На момент активации, Сусаноо поглощает большое количество чакры пользователя. Учиха Саске описывает свои ощущения от использования Сусаноо как боль в каждой клетке своего тела, которая со временем усиливается на более высоких стадиях развития техники. Будучи способностью Мангекё Шарингана, оно также подвергает огромному напряжению глаза владельца, при регулярном использовании. Тем не менее, для формирования Сусаноо не требуется активация Мангекё Шарингана. Кроме того, Учиха Мадара мог использовать технику без обоих глаз.
Рёбра Сусаноо Мадары
Как видно в случае с Саске, Сусаноо проходит несколько этапов до полного развития воина. Опытные пользователи проходят через все стадии каждый раз, когда создают Сусаноо, наслаивая более продвинутые на более ранние или же, наоборот, отзывая их, при необходимости; по своему желанию они могут остановить развитие на любой из этих стадий. На первом этапе он состоит из скелета, чьи части, такие как рёбра или руки, пользователь может использовать, чтобы защитить себя. Несмотря на то, что Саске описывает своё Сусаноо как защиту, превосходящую песок Гаары, кости воина могут быть разрушены. На втором этапе на скелете образуются мышцы и кожа, появляется больше частей тела воина, и он полностью окружает пользователя. На этих ранних стадиях чаще всего материализуется только верхняя половина Сусаноо, а нижняя часть вместе с ногами появляются только при достижении гуманоидной формы. Тем не менее, не всем владельцам Сусаноо удалось достичь последнего.
Как только пользователь получает полный контроль над Сусаноо, воин переходит на третий этап своего развития. Вокруг его тела появляются доспехи, и он получает целый арсенал оружия, между тем как противникам почти невозможно нанести пользователю физический урон, так как им приходится пробиваться сквозь три слоя. Кроме того, воин может быть окутан другими доспехами, которые придают ему вид Ямабуши . На последнем этапе, пользователь стабилизирует чакру, из которой состоит Сусаноо, для формирования колоссальной формы, известной как Кансейтай - Сусаноо (成体須佐能乎, "Завершённое тело - Сусаноо" ), конечной способности Мангекё Шарингана. В этом состоянии оно приобретает облик Тенгу , крылья для левитации, а также богатые доспехи. Сила этой формы сравнима с Биджу , способна нивелировать гигантские горы и, после усиления чакрой Рикудо, с лёгкостью уничтожить небольшие планетоиды . Кроме того, пользователь может использовать другие техники через Кансейтай - Сусаноо, а также окутать им Кьюби , для увеличения атакующей и оборонной мощи.
Сендзюцу Сусаноо
Также пользователи способны совмещать чакру, из которой состоит Сусаноо, с чакрой из других источников. Саске использовал чакру от Сеннинка Джуго для получения "Сендзюцу Сусаноо" (仙術須佐能乎, "Техника отшельника Сусаноо" ) с маркировкой, напоминающей Тен но Джуин . Позднее он хранит в своём Сусаноо чакру девяти Биджу, резко увеличивая его силу, после чего из его спины исходят молнии .
Сусаноо различается между пользователями по цвету, дизайну и вооружению. Тем не менее, некоторые черты являются общими для всех, так как все конструкции Сусаноо представляют собой отклонение от Тенгу, такие как наличие двух пар рук, которые преобразуются в крылья на стадии Кансейтай - Сусаноо, и шести пальцев на каждой руке. Все Сусаноо орудуют по крайней мере одним мечом.
В завершённой форме у Сусаноо Саске появляются такие особенности шлема как длинный нос тенгу, по два шипа над каждым глазом, щель, растянутая вдоль рта, три отверстия на каждой щеке и ещё одна на подбородке. Благодаря Риннегану , Саске может использовать крылья Сусаноо, чтобы заблокировать свет Муген Тсукуёми . Используя чакру Биджу, Саске способен снижать количество броневых плат в доспехах Сусаноо, раскрывая человекообразную форму под ними. В этой форме - Индра Сусаноо (インドラ須佐能乎 , Сусаноо Индры" ) - Саске использует Чидори и Катон: Гокакью но Дзюцу , а также способен генерировать меч.
Сусаноо Саске обладает клинком во всех формах: саблей на скелетной стадии, одачи в гуманоидной форме, которое он использует вторичной левой рукой, и парой катан в завершённой форме. Его основным оружием, однако, является лук, образованный на запястье левой руки. Лук может использоваться в оборонительных целях, эта функция становится более ярко выраженной на его вооружённой стадии. Стрелы создаются из сферы в первичной левой руке, и выстреливаются на большой скорости, в связи с чем уклониться от такой стрелы удалось только Якуши Кабуто в Сеннин Модо . Стрелам можно придать новые свойства, создавая их из чёрного пламени в вооружённой форме или же из молнии в завершённой.
В Naruto Shippūden: Ultimate Ninja Storm Revolution Учиха Шисуи был способен использовать Сусаноо, даже после того, как Данзо украл его правый глаз. Его версия окрашена в зелёный цвет и имеет широкий рот с вытянутыми клыками, закруглённые плечи с клинкоподобными придатками на них, а также на лице и вокруг предплечий. Главным его оружием служит сверлообразное копье в правой руке, которое Шисуи может окутать пламенем, тем самым создавая огненные вихри. Оно также способно высвобождать залп из игл чакры . В Naruto Shippūden: Ultimate Ninja Storm 4 Шисуи получил эксклюзивное завершённое Сусаноо, с двумя массивными крыльями, выступающим носом тенгу и большим дрель-мечом.
Такэхая Сусаноо-но Микото («доблестный быстрый ярый бог-муж из Суса») - бог ветра, в японской мифологии последний из божеств, появившийся из капель воды, которыми первый на свете бог-мужчина Идзанаги омыл свой нос после того, как вернулся из ёми-но куни (страны мертвых). Полагают, что первоначально Сусаноо был богом бури и водной стихии, затем появилось представление о нем как о божественном предке родов, связанных с Идзумо. Возможно, что в его образе объединились несколько божеств, поскольку Сусаноо также считали божеством страны мертвых, в некоторых мифах он божество плодородия.
Согласно Кодзики, Сусаноо был рождён из капель воды, которыми Идзанаги омывал свой нос. От своего отца, бог получил во владение море. Однако Сусаноо не желал принять на себя правление и хотел удалиться в страну матери, Нэ-но катасу куни. Его рыдания об этом были так сильны, что вызвали засуху по всему миру. Видя это, разозлённый Идзанаги изгнал Сусаноо. Перед тем как покинуть страну, Сусаноо решил навестить свою сестру, Аматэрасу, которой Идзанаги отдал небо. Дабы доказать ей, что он пришёл с миром, он сочетался с ней браком и из вещей друг друга брат и сестра родили ряд богов. Потом он сначала испражнился в покоях богини, следом уничтожил все межевые знаки. Богиня оправдала поведение братца. Тогда он ободрал с хвоста пегого жеребца и бросил в ткацкий зал своей сестры. Небесные ткачихи с перепугу укололи себя челноками в тайные места и умерли, а Аматэрасу тоже испугалась, разгневалась и скрылась в пещере, а весь мир погрузился во тьму. После того как богам удалось выманить Аматэрасу наружу, они заставили Сусаноо заполнить тысячу столов искупительными дарами, обрезали ему бороду, вырвали ногти и изгнали с неба.
Спустившись на землю, Сусаноо встретил старика и старуху - богов Асинадзути и Тэнадзути. Они рассказали Сусаноо о своей беде - раньше у них было восемь дочерей. Однако, каждый год к ним стал являться восьмиглавый змей Ямата-но ороти и пожирать по одной дочке. Сусаноо попросил их последнюю дочь, Кусинаду-химэ, себе в жены. За это он научил старика и старуху как одолеть змея. Для этого они сделали восемь бочонков сакэ и поставили их внутри ограды с восемью воротами. Выпив сакэ, змей опьянел и заснул. В это время Сусаноо убил его. В среднем хвосте змея он нашел меч Цумугари-но тати, который подарил Аматэрасу. После этого он обосновался со своей женой в стране Идзумо, в местности называемой Суга.
Сусаноо ("Тот, кто способен помочь всеми средствами") - гигантское, гуманоидоподобное существо, состоящее из чакры пользователя, которое окружает его и может сражаться по его воле. Это сильнейшая техника обладателей Мангекё Шарингана, после пробуждения Додзюцу в обоих глазах.
После активации Сусаноо, оно формируется вокруг пользователя и становится продолжением его воли, действуя и атакуя от его имени. Изначально, Сусаноо прикреплено к своему пользователю, как и тот к нему: в менее развитых формах оно будет перемещаться вместе с пользователем, а в более развитых пользователь фактически сливается с ним и передвигается внутри него. Эта связь позволяет Сусаноо защищать владельца от физических атак, и чем выше оно сможет развиться, тем труднее станет преодолеть эту защиту. В случае повреждения, Сусаноо не способно регенерироваться само по себе и может быть восстановлено только путём продвижения до следующей стадии развития или же после повторного образования.
Хотя Сусаноо достаточно эффективно в качестве защиты, оно способно различать, что именно блокирует. К примеру, пользователь может использовать другие Дзюцу в пределах Сусаноо, и любые атаки пройдут через него без осложнений. С разрешения пользователя, другие люди также могут находиться внутри Сусаноо, и пользователь, в свою очередь, также по желанию может покинуть защитную оболочку Сусаноо. Последнее качество может быть использовано против него самого, так как, если противник имеет возможность обойти Сусаноо, он способен вытащить его из зоны действия техники. При наличии высокого уровня мастерства, обороноспособность Сусаноо может быть увеличена, что было видно, когда Эй проломил рёбра брони Саске, но не смог сделать то же самое с защитой Мадары. Сусаноо в состоянии защищать только от физических атак, из-за чего пользователь все ещё уязвим как к зрительным, так и к слуховым атакам.
На момент активации, Сусаноо поглощает большое количество чакры пользователя. Учиха Саске описывает свои ощущения от использования Сусаноо как боль в каждой клетке своего тела, которая со временем усиливается на более высоких стадиях развития техники. Будучи способностью Мангекё Шарингана, оно также подвергает огромному напряжению глаза владельца, при регулярном использовании. Тем не менее, для формирования Сусаноо не требуется активация Мангекё Шарингана. Кроме того, Учиха Мадара мог использовать технику без обоих глаз.
Страну Высокого неба Страна Высокого неба - по синтоистской мифологии - местопребывание божеств. пришла весна.
На горных вершинах повсюду растаял снег. Луг, где паслись стада коров и лошадей, покрылся неясной зеленью. Тихая небесная река, протекавшая у его края, излучала приветливое тепло. В селение, которое лежало в нижнем течении реки, вернулись ласточки, а камелии у колодца, куда женщины ходили за водой с кувшинами на головах, давно уже осыпали белые цветы на мокрые камни. Погожим весенним днем на лугу, у Тихой небесной реки, собиралась толпа парней - они увлеченно состязались в силе и ловкости.
Сначала пускали в небо стрелы из лука. Гудя, как мощные порывы ветра, и сверкая на солнце оперением, стрелы улетали, будто туча саранчи, в легкую небесную дымку. Но только одна стрела с белым оперением из соколиных перьев взвивалась выше других - так, что ее совсем не было видно. Это была боевая стрела, которую время от времени выпускал из толстого светлого лука безобразный парень, одетый в сидзури Сидзури - полотняное кимоно. с рисунком в черно-белую клетку.
Всякий раз, когда стрела взмывала в небо, парни дружно хвалили его искусство, но его стрела всегда улетала дальше других, поэтому они постепенно охладели к нему и теперь нарочно подбадривали громкими возгласами менее искусных стрелков.
Безобразный парень продолжал упорно стрелять из лука, между тем как другие стали понемногу от него отдаляться, и беспорядочный дождь стрел постепенно утих. Наконец, только одна его стрела с белым оперением стала сверкать в небе, будто летящая средь бела дня звезда.
Тогда он опустил лук и с гордым видом оглянулся, но рядом не оказалось никого, с кем он мог бы разделить свою радость. Парни ушли на берег и там принялись с увлечением прыгать через прекрасную реку.
Они уговаривали друг друга перепрыгнуть ее в наиболее широком месте. Иногда какой-нибудь неудачник падал прямо в реку, сияющую на солнце, как меч, и тогда сверкающее облако брызг поднималось над водой.
Безобразный парень, прельстившись новой забавой, сразу же бросил свой лук на песок и легко перемахнул на другой берег. Это было самое широкое место реки. Но никто не приблизился к нему. По-видимому, им больше нравился высокий красивый юноша, грациозно перепрыгнувший более узкое место. Этот юноша тоже был одет в клетчатое сидзури, только яшмовое ожерелье на его шее да обруч на левой руке, украшенный мелкой яшмой и колокольчиками, выглядели изящнее, чем у других. Безобразный парень с некоторой завистью поглядел на него, стоя со сложенными на груди руками, и, отойдя от толпы, зашагал в жарком мареве к низовью реки.
Вскоре он остановился там, где еще никто не перепрыгивал через реку. Ширина потока достигала здесь три дзё Дзё - мера длины, 3,03 м. . Вода, потеряв скорость течения, спокойно стояла в берегах, меж камнями и песком. Он подумал немного, глядя на воду, затем отступил на несколько шагов и, разбежавшись, полетел через реку, как камень из пращи. На этот раз удача не сопутствовала ему - он рухнул в воду, подняв тучу брызг.
Это случилось недалеко от того места, где стояла толпа, и его падение было сразу замечено. «Так ему и надо!» - злорадно хохотали одни. Другие тоже насмехались над ним, но в их возгласах все же звучало больше сочувствия; и среди них был тот юноша, который гордился красотой своего изысканного яшмового ожерелья и драгоценного обруча. Все они могли бы выказать симпатию неудачнику, как выказывают ее нередко слабому. Но мгновение спустя они снова умолкли - умолкли, затаив враждебность.
Потому что, мокрый, как мышь, он выполз на берег и упорно намеревался перепрыгнуть реку в том же месте. И не только намеревался. Без всякого труда он взлетел над прозрачной водой и с шумом шлепнулся на берег, подняв тучу песка. Это было чересчур печально, чтобы вызвать их смех. И, конечно, с их стороны не послышалось ни хлопков, ни возгласов одобрения.
Отряхнув с ног и рук песок, он поднялся, весь мокрый, и посмотрел в их сторону. А они уже весело спешили к верховью реки,- видно, прыгать через реку им надоело, и теперь они устремились к какому-то новому развлечению. Но он не потерял радостного расположения духа. Да и не должен был потерять. Потому что до сих пор не понял еще, что не нравится им. Он был не от мира сего, одним из тех сильных людей, на которых снизошло небесное благословение. И поэтому, увидев, что приятели его идут к верховью реки, он, заслоняясь ладонью от палящего солнца, упорно зашагал следом за ними, и вода капала с его одежды на песок.
Между тем парни затеяли новую игру: они поднимали и бросали камни, разбросанные в жарком мареве на речном берегу. Камни были разные: и величиной с быка, и величиной с барана. Каждый, хвастаясь своей силой, старался ухватить камень побольше. Но только некоторые из них, самые сильные, могли с легкостью поднять с песка такую глыбу. И все свелось, естественно, к состязанию этих двух силачей. Они легко орудовали большими камнями. Особенно отличался низкорослый парень с кабаньей шеей и лицом, заросшим волосами, одетый в сидзури, разрисованное красно-белыми треугольниками. Засучив рукава, он с легкостью поднимал глыбы, которые никто не мог сдвинуть с места. Обступив его, все не переставали громко восхищаться его недюжинной силой, он же в ответ на их похвалу старался поднять глыбу побольше.
Безобразный юноша подошел прямо к тем, кто состязался в силе.
Некоторое время он молча наблюдал за потугами силачей. Потом, засучив мокрые рукава и расправив широкие плечи, пошел вразвалку, как медведь из берлоги, прямо к ним,- видно, ему захотелось похвалиться своей силой,- обхватил руками огромную глыбу и без всякого усилия взвалил ее себе на плечо.
Однако все, как и прежде, были к нему равнодушны. Только низкорослый парень с кабаньей шеей, увидев сильного соперника, искоса бросал на него завистливые взгляды. А Сусаноо тем временем, подкинув камень на плечо, тотчас сбросил его на песок, туда, где не было людей. Тогда парень с кабаньей шеей с быстротою голодного тигра подскочил к брошенному камню, вмиг подхватил его и поднял над плечом так же легко и быстро, как соперник.
Было ясно, что эти двое гораздо сильнее всех остальных, и парни, которые до сих пор похвалялись своей силой, уныло переглядываясь, вынуждены были отойти к толпящимся вокруг зевакам. A этим двоим, хоть и не питавшим друг к другу особой вражды, предстояло меряться силой до тех пор, покуда один не сдастся. Поняв это, зрители еще громче принялись подбадривать парня с кабаньей шеей, когда он бросил наземь поднятый с земли камень, и повернулись к промокшему парню,- их не интересовало, кто победит, в их злобных глазах можно было прочесть одну лишь ненависть. А он по-прежнему спокойно поплевал на ладони и направился к еще большему камню. Обхватил его руками, глубоко вздохнул и одним рывком поднял до живота. Потом так же быстро взвалил на плечо. Но бросать не стал, а глазами подозвал парня с кабаньей шеей и, мягко улыбнувшись, сказал:
Парень с кабаньей шеей стоял поодаль, покусывая ус и насмешливо глядя на Сусаноо.
Ладно,- ответил он и, подскочив к сопернику, принял камень на свое крутое, как холм, плечо. Затем сделал несколько шагов, поднес камень до уровня глаз и изо всех сил швырнул наземь. Камень тяжело рухнул, подняв тучу серебристого песка. Зеваки, как и прежде, одобрительно закричали, но не успели утихнуть их голоса, как парень с кабаньей шеей ухватил еще больший камень, лежавший в прибрежном песке,- он жаждал победы.
Еще несколько раз показали они свою силу, но чувствовалось, что оба очень устали. С их лиц, рук и ног градом катился пот. А на одежде невозможно было различить ни красного, ни черного цвета,- она вся была залеплена песком. Однако, тяжело дыша, парни поднимали камень за камнем, и все понимали, что они не перестанут состязаться, пока один из них не упадет без сил.
По мере того как росла их усталость, рос и интерес зевак к состязанию. Они были так же безжалостны и жестоки, как на боях петухов или собак. От сильного возбуждения они забыли о своей симпатии к парню с кабаньей шеей. Они подбадривали одобрительным ревом обоих соперников, ревом, который может лишить разума любое существо,- ревом, побуждавшим на бессмысленное кровопролитие бесчисленное множество петухов, собак и людей.
И, конечно же, этот рев действовал на соперников. Они злобно глядели друг на друга налитыми кровью глазами. А парень с кабаньей шеей даже не скрывал своей ненависти к сопернику. Камни, которые он бросал, так часто падали прямо у ног безобразного юноши, что вряд ли это можно было считать случайностью, но тот, забыв об опасности, был весь поглощен приближающейся развязкой.
Увернувшись от брошенного противником камня, он стал раскачивать огромную, как бык, каменную глыбу. Она лежала наискось поперек реки, и весенний бурлящий поток омывал ее тысячелетний мох. Такую глыбу нелегко было бы поднять и самому первому силачу в Стране Высокого неба - Тадзикарао-но микото Тадзикарао-но микото - В японской мифологии обладающий огромной силой бог, который обвалил скалу, закрывавшую вход в Небесный грот, где скрылась богиня солнца Аматэрасу, разгневанная поступками Сусаноо. , однако безобразный юноша обхватил обеими руками глубоко сидящий в реке камень и, упершись коленом в песок, выдернул его из воды.
Увидев такую его силу, толпившиеся вокруг зеваки словно бы опешили. Они не спускали глаз со стоявшего на одном колене человека. Руки его обхватили огромный камень - такой камень могла сдвинуть с места лишь тысяча человек. Некоторое время силач оставался неподвижен. Но по тому, как пот катился с его ног и рук, было видно, каких усилий это ему стоило. Тогда из притихшей толпы вновь вырвался вопль. Нет, не подбадривающий возглас, а вопль изумления, невольно вырвавшийся из глоток. Потому что силач, подставив под глыбу плечо, стал медленно подниматься с колена, а глыба стала медленно отделяться от песка. И когда из толпы вырвался крик одобрения, он уже величественно стоял среди разбросанных по речному лугу камней, словно бог грохочущих недр Цутиикадзути, вышедший из разверзшейся земли. Спутанные волосы, выбившиеся из прически «мидзура»«Мидзура» - прическа взрослых мужчин в древности, с пробором посредине и пучками, подвязанными у ушей так, что они свисали двумя кольцами. , падали ему на лоб, а на плече он держал огромную глыбу.
С глыбой на плече он отступил на несколько шагов от берега и прохрипел сквозь стиснутые зубы:
Ну-ка, теперь ты возьми!
Парень с кабаньей шеей стоял в нерешительности. На какой-то миг его грозная фигура сникла. Но подавленность сразу же сменилась отчаянной решимостью.
Ладно,- огрызнулся он и, расставив огромные руки, приготовился принять камень на свои плечи.
Камень стал передвигаться на плечи парня с кабаньей шеей, он переваливался медленно, как движется гряда облаков, и с такой же неумолимой жестокостью. Багровый от натуги, обнажив, как волк, клыки, парень пытался удержать на плечах навалившуюся на него глыбу. Но под ее тяжестью согнулся, как древко флага под сильным ветром, и сразу стало видно, что лицо, кроме той половины, что заросла волосами, покрылось смертельной бледностью. И с бледного лица под ноги, на ослепительный песок, стали падать частые капли пота. Теперь каменная глыба медленно и упорно клонила его к земле. Держа камень обеими руками, он старался изо всех сил устоять на ногах. Но камень неумолимо давил на него, как судьба. Тело его согнулось, голова повисла, и он стал похож на краба, придавленного галькой. Люди мрачно наблюдали за этой трагедией. Трудно было спасти его. И безобразный парень вряд ли смог бы теперь снять со спины соперника огромный камень. На его невзрачном лице отражался то страх, то смятение, но ему ничего но оставалось, как молча смотреть пустыми глазами на соперника.
Глыба наконец одолела парня с кабаньей шеей, и он рухнул на колени в песок. В таком положении он не мог издать ни крика, ни вопля. Раздался лишь тихий стон. Услышав его, безобразный юноша кинулся к сопернику, словно очнулся от сна, и попытался столкнуть камень, навалившийся на него, но не успел и коснуться камня руками - парень с кабаньей шеей уже лежал ничком на песке, послышался хруст раздавленных костей, из глаз и рта хлынула алая кровь. Это был конец несчастного силача.
Безобразный парень молча взглянул на мертвого соперника, затем устремил страдальческий взгляд на застывших в страхе зевак, словно требуя безмолвного ответа. Но они стояли под ярким солнечным светом, опустив глаза, и молчали,- ни один не поднял глаз на его безобразное лицо.
Люди Страны Высокого неба уже не могли больше равнодушно относиться к безобразному юноше. Одни открыто завидовали его недюжинной силе, другие безропотно, как собаки, подчинялись ему, третьи жестоко насмехались над его грубостью и простоватостью. И только несколько человек искренне ему доверяли. Однако было ясно, что и враги, и друзья испытывают на себе его власть.
И сам он, конечно, не мог не заметить такую перемену к себе. Но в глубине его души еще жили тяжелые воспоминания о парне с кабаньей шеей, который так страшно погиб из-за него. И ему были тягостны и доброжелательность друзей, и ненависть врагов.
Он избегал людей и обычно бродил один в горах, окружавших селение. Природа была добра к нему: лес не забывал услаждать его слух, тоскующий от одиночества, приятным воркованьем диких голубей; болото, заросшее тростником, чтобы утешить его, отражало в тихой воде теплые весенние облака. Любуясь фазанами, вылетающими из колючего кустарника или зарослей мелкого бамбука, форелью, резвящейся в глубокой горной реке, он находил покой и умиротворение, которого не чувствовал, находясь среди людей. Здесь не было ни любви, ни ненависти - все одинаково наслаждались светом солнца и дуновением ветра. Но... но он был человеком.
Порою, когда он, сидя на камне у горной реки, следил за полетом ласточек, скользящих крылом по воде, или под магнолией, в горном ущелье, прислушивался к жужжанию пчел, которые лениво летали, опьянев от меда, его вдруг охватывала невыразимая тоска. Он не понимал, откуда она, знал только, что чувство его непохоже на печаль, которую он испытал, когда несколько лет назад потерял мать. Если он не находил матери там, где обычно привык ее видеть, его охватывало ощущение тоскливой пустоты. Однако нынешнее его чувство было сильнее, чем тоска по матери, хотя сам он этого не ощущал. Потому, блуждая по весенним горам, подобно птице или зверю, он испытывал одновременно и счастье, и страданье.
Измученный тоской, он часто забирался на верхушку высокого дуба, раскинувшего свои ветви на склоне горы, и рассеянно любовался видом долины, лежавшей далеко внизу. В долине, неподалеку от Тихой небесной реки, было его селение, и там, похожие на шашки го Го - японская игра типа шашек. , тянулись ряды крытых тростником крыш. Над крышами струились едва заметные дымки домашних очагов. Сидя верхом на толстой ветке дуба, он отдавал себя надолго дуновению ветра, прилетавшего из селения. Ветер шевелил мелкие ветви дуба, в солнечном мареве стоял аромат молодой листвы, и всякий раз, когда порыв ветра достигал его ушей, в шорохе листьев ему слышался шепот:
Сусаноо! Что ты все ищешь? Разве ты не знаешь, что ни над горами, ни в селении нет того, чего ты жаждешь. Иди за мной! Иди за мной! Что же ты медлишь, Сусаноо?
Но Сусаноо не хотел следовать за ветром. Значит, что-то привязывало его, одинокого, к Стране Высокого неба. Когда он спрашивал себя об этом, лицо его покрывалось краской стыда: в селении была девушка, которую он тайно любил, но в то же время понимал, что не ему, дикарю, любить ее.
Сусаноо впервые увидел эту девушку, когда сидел на верхушке дуба на склоне горы. Он рассеянно любовался белеющей внизу извилистой рекой и вдруг услышал светлый женский смех под ветками дуба. Этот смех дробно рассыпался по лесу, будто мелкие камешки, брошенные на лед, и вмиг нарушил его грустный сон среди белого дня. Он рассердился, как если бы ему выбили глаз, и взглянул вниз, на полянку, устланную травой, - три девушки, видно, не замечая его, смеялись в лучах яркого солнца.
На руках у них висели бамбуковые корзины,- наверно, они пришли за цветами или почками деревьев, а может, за аралией. Сусаноо не знал ни одной из них, но по красивым белым покрывалам, ниспадавшим на плечи, было видно, что они не из простых семей. Девушки гонялись за горным голубем, который не мог подняться достаточно высоко над молодой травой, и одежды их развевались на легком ветерке. Голубь, ускользая от них, изо всех сил хлопал раненым крылом, но не в силах был взлететь.
Сусаноо глядел на эту беготню с высокого дуба. Одна из девушек бросила бамбуковую корзину и попыталась схватить голубя, но тот, непрерывно взлетая и роняя белые, как снег, мягкие перья, не давался ей в руки. Сусаноо мгновенно повис на толстой ветви и тяжело спрыгнул на траву под дубом, но, прыгая, поскользнулся и съехал на спине прямо под ноги оторопевшим девушкам.
Какой-то миг девушки молча, словно немые, смотрели друг на друга, а потом весело рассмеялись. Вскочив с травы, он виновато и в то же время надменно взглянул на них. Тем временем птица, бороздя крылом траву, убежала в глубь рощи, шелестящей молодой листвой.
Откуда вы явились? - высокомерно спросила одна из девушек, уставившись на него. В ее голосе звучало удивление.
Вон с той ветки,- небрежно ответил Сусаноо.
Услышав его ответ, девушки снова переглянулись и засмеялись. Это рассердило Сусаноо-но микото, и в то же время ему стало почему-то радостно. Нахмурив свое некрасивое лицо, ои еще суровее взглянул на девушек, чтобы напугать их.
Что смешного? - спросил он.
Но его суровость не произвела на девушек никакого впечатления. Насмеявшись вдоволь, они снова уставились на него. Теперь другая девушка, играя своим покрывалом, спросила:
А почему вы спрыгнули?
Хотел помочь птице.
Но ведь это мы ей хотели помочь! - со смехом бросила третья девушка.
Почти подросток. Самая красивая из подруг, хорошо сложенная, бойкая. Это, наверно, она бросила корзину и погналась за птицей. Сразу видно, что сообразительная. Встретившись с ней глазами, Сусаноо растерялся, но виду не подал.
Не ври! - рявкнул он грубо, хотя лучше девушки знал, что это правда.
Зачем же нам лгать. Мы и вправду хотели ей помочь,- заверила она его, а две других девушки с интересом наблюдавшие его замешательство, защебетали, как птицы:
Правда! Правда!
Почему вы думаете, что мы лжем?
Разве вам одному жалко птицу!
Забыв ответить им, он изумленно слушал девушек, которые со всех сторон обступили его, как пчелы из разоренного улья, но затем набрался храбрости и, будто хотел спугнуть их, заревел:
Ладно! Так и быть, вы не врете, но пошли прочь отсюда, не то...
Девушки, видно, и в самом деле перепугались, отскочили от юноши, но тут же снова засмеялись и, нарвав растущих под ногами диких астр, бросили их в него. Бледно лиловые цветы попали прямо в Сусаноо. Он застыл в растерянности под их ароматным дождем, но, вспомнив, что только что отругал девушек, решительно шагнул навстречу озорницам, расставив свои большие руки.
В тот же миг они проворно скрылись в лесной чаще. Он растерянно стоял и смотрел вслед удалявшимся легким покрывалам. Потом перевел взгляд на разбросанные по траве нежные астры, и его губы почему-то тронула легкая улыбка. Он повалился на траву и стал глядеть на яркое весеннее небо над вершинами деревьев, дымящихся свежей листвой. А из-за леса все еще доносились чуть слышные девичьи голоса. Вскоре они совсем затихли, и его обступила светлая тишина, напоенная ароматом трав и деревьев.
Несколько минут спустя дикий голубь с раненым крылом, боязливо озираясь, вернулся на поляну. Сусаноо тихо спал на траве. На его лице, освещенном лучами солнца, просачивающимися сквозь ветви дуба, все еще лежала тень легкой улыбки. Дикий голубь, приминая астры, осторожно приблизился к нему и, сильно вытянув шею, уставился на его спящее лицо, будто удивляясь, чему это он улыбается.
С тех пор ему являлся иногда образ той веселой девушки, но, как я уже говорил, Сусаноо было стыдно признаться в том даже самому себе. И, конечно, он не сказал ни слова своим друзьям. А те не догадывались о его тайне,- слишком был груб и далек от любовных утех простоватый Сусаноо.
Он по-прежнему избегал людей и любил горы. Не, проходило и ночи, чтобы он не уходил далеко в лес, ища какого-нибудь приключения. Бывало, что он убивал льва или большого медведя. Или, перевалив за не знающие весны вершины гор, охотился на орлов, живущих среди скал. Но ему еще не встретился достойный соперник, на которого он мог бы направить свою недюжинную силу. Даже пигмеев - обитателей горных пещер, прозванных яростными, он сражал всякий раз, как с ними Встречался. И он часто приходил в селение с их оружием или с насаженными на копья своих стрел птицами и зверями.
Меж тем его храбрость сыскала ему много врагов и много друзей в селении, и они открыто переругивались, когда представлялся случай. Он старался, конечно, гасить вспыхивавшие ссоры. Но противники, не обращая на него внимания, сцеплялись по любому поводу. Будто их сталкивала какая-то неведомая сила. Не одобряя их вражды, он все же, помимо своей воли, был втянут в нее.
В один из ярких весенних дней, неся стрелы и лук под мышкой, Сусаноо спускался с покрытой травой горы, раскинувшейся позади селения. Он с досадой думал о том, что промахнулся, стреляя в оленя, и пестрая оленья спина то и дело вставала у него перед глазами. Когда он подошел к одинокому вязу, утопающему в пене молодой листвы на вершине склона, откуда уже были видны крыши селения в лучах заходящего солнца, он заметил нескольких парней, бранящихся с молодым пастухом. И коров, жующих траву. Было ясно, что парни пасли на этом зеленом склоне свой скот. Пастух, с которым бранились парни, был одним из почитателей Сусаноо. Он был предан Сусаноо, как раб, но тем самым только вызывал его неприязнь.
Увидев их, Сусаноо сразу же понял, что надвигается беда. Но раз уж он подошел к ним, то не мог слушать их перепалку и не вмешаться. И он спросил у пастуха:
Что тут происходит?
Когда пастух увидел Сусаноо, глаза его засияли от радости, будто он встретил друга, и он тут же стал жаловаться на злобных врагов. Что они, дескать, ненавидя его, мучают его скот, нанося ему раны. Рассказывая об этом, он то и дело бросал на парней гневные взгляды.
Ну вот, сейчас мы рассчитаемся с вами,- хвастливо заявил он, надеясь на защиту Сусаноо.
Пропустив мимо ушей его слова, Сусаноо повернулся к парням и хотел было ласково, что вовсе не пристало ему, дикарю, заговорить с ними, но в этот миг его почитатель стремительно подскочил к одному из парней и с размаху ударил его по щеке - видно, ему надоело увещевать его словами. Пастух пошатнулся и бросился на него с кулаками.
Постойте! Вам говорят, погодите! - рявкнул Сусаноо, пытаясь разнять дерущихся, но когда он схватил за руку пастуха, тот с налившимися кровью глазами вцепился в него. Приятель Сусаноо выхватил из-за пояса плеть и как безумный ринулся на своих врагов. Но не всех ему удалось достать своей плетью. Они успели разделиться на две группы. Одна окружила пастуха, а другая кинулась с кулаками на Сусаноо, потерявшего самообладание из-за непредвиденного события. Теперь Сусаноо ничего не оставалось, как самому полезть в драку. К тому же, когда его ударили кулаком по голове, он так рассвирепел, что ему было все равно, кто прав, кто виноват.
Они сцепились и стали колотить друг друга. Коровы и лошади, пасшиеся на склоне, в испуге разбежались. Но пастухи так яростно дрались, что не заметили этого.
Вскоре у тех, кто сражался с Сусаноо, оказались сломанными руки, вывихнутыми ноги, и они без оглядки бросились врассыпную вниз по склону.
Разогнав противников, Сусаноо принялся урезонивать распалившегося друга, который вознамерился было их преследовать.
Не шуми! Не шуми! Пусть себе убегают,- сказал Сусаноо.
Высвободившись из рук Сусаноо, пастух тяжело опустился на траву. Ему сильно досталось, это видно было во его вспухшему лицу. Взглянув на него, рассерженный Сусаноо невольно развеселился.
Тебя не ранили?
Нет. Но если бы и ранили, какая в том беда! Зато мы задали им хорошую трепку. Вы-то не ранены?
Нет. Вот только шишка вскочила.
Высказав досаду, Сусаноо уселся под вяз. Внизу, в лучах вечернего, солнца, освещавшего склон горы, краснели крыши селения. Вид их был тих и спокоен, и Сусаноо даже показалось, что сражение, которое только что здесь развернулось, было сном.
Сидя на траве, они молча глядели на тихую деревню, окутанную сумерками.
Шишка болит?
Нет, не особенно.
Надо приложить жеваный рис. Говорят, помогает.
Вот как! Спасибо за совет.
Пришлось Сусаноо столкнуться и с другими жителями деревни, причем не с несколькими парнями, а почти со всеми. Так же как сторонники Сусаноо считали его своим вождем, так остальные парни почитали двух пожилых людей: Омоиканэ-но микото Омоиканэ-но микото - бог таланта и добродетели. и Тадзикарао-но микото. И эти люди, видимо, не питали к Сусаноо особой неприязни.
А Омоиканэ-но микото даже нравился необузданный нрав Сусаноо. Дня три спустя после драки на пастбище Сусаноо, как всегда, один пошел в горы, на старое болото, ловить рыбу. Туда же совершенно случайно пришел и Омоиканэ-но микото. Они дружески беседовали, сидя на стволе трухлявого дерева. Омоиканэ-но микото, старец с седой бородой и седыми волосами, носил почетное звание первого ученого и первого поэта в селении. Женщины вдобавок считали его весьма искусным колдуном, потому что он любил бродить в горах, выискивая лечебные травы.
У Сусаноо не было причин питать вражду к Омоиканэ-но микото. Поэтому он охотно беседовал с ним, закинув удочку в воду. Они долго разговаривали, сидя на берегу болота под ивой, увешанной серебристыми сережками.
В последнее время все только и говорят о твоей силе,- сказал, помедлив, Омоиканэ-но микото и улыбнулся.
Пустые разговоры.
Хорошо, что говорят. А от того, о чем не говорят, какой прок.
Сусаноо пришел в недоумение.
Вот как! Значит, не было бы разговоров, не было бы и...
Не было бы и силы.
Но золотой песок, если даже его не достать из воды, останется золотым.
Однако определить, золотой он или не золотой, можно, лишь достав его из воды.
Выходит, если человек достанет простой песок, а подумает, что он золотой...
Тогда и простой песок станет золотым.
Сусаноо полагал, что Омоиканэ-но микото потешается над ним, но, взглянув на него, увидел, что улыбка притаилась лишь в уголках его морщинистых глаз - в самих же глазах не было и тени насмешки.
В таком случае золотой песок ничего не стоит.
Конечно. И тот, кто думает иначе, заблуждается.
Омоиканэ-но микото поднес к носу сорванный где-то стебель подбела и стал вдыхать его аромат.
Сусаноо сидел молча. Омоиканэ-но микото продолжал:
Как-то вы мерялись силой с одним человеком, и он погиб, придавленный камнем. Не так ли?
Мне жаль его.
Сусаноо подумал, что его порицают, и обратил взгляд на старое болото, слегка освещенное солнцем. В глубокой воде смутно отражались весенние деревья, покрытые молодой листвой. Омоиканэ-но микото, равнодушно вдыхая аромат подбела, продолжал:
Жаль, конечно, но поступил он глупо. Тягаться с кем-то вообще не следует, это во-первых. Во-вторых, не имеет смысла тягаться, зная наперед, что не победишь. Но самая большая глупость - это жертвовать в подобных случаях своей жизнью.
А я почему-то чувствую угрызения совести.
Напрасно. Не ты же убил его. Его убили те, которые с жадным любопытством взирали на состязание.
Они ненавидят меня.
Конечно. Они так же ненавидели бы твоего противника, если бы победа была на его стороне.
Значит, так устроен мир?
Клюет! - сказал вместо ответа Омоиканэ-но микото.
Сусаноо дернул за удочку. На крючке отчаянно трепыхался серебристый кижуч.
Рыба счастливее человека,- заметил Омоиканэ-но микото и, глядя, как Сусаноо насаживает рыбу на бамбуковую палку, усмехнувшись, пояснил: - Человек боится крючка, а рыба храбро глотает его и с легкостью умирает. Мне кажется, я завидую рыбе...
Сусаноо молча закинул леску в болото. И, с виноватым видом глядя на Омоиканэ-но микото, сказал:
Мне не совсем понятны ваши слова.
Омоиканэ-но микото, поглаживая бороду, сказал вдруг серьезно:
Не понимаешь, и ладно. А то, как я, ничего не сможешь сделать.
Почему? - спросил Сусаноо, ничего не понимая. Было не ясно, серьезно говорит Омоиканэ-но микото или шутит, яд в его словах или мед. Но они таили в себе какую-то притягательную силу.
Крючки глотают только рыбы. Но и я в молодые годы...- На мгновение морщинистое лицо Омоиканэ-но микото подернулось печалью.- И я в молодые годы мечтал о всяком.
Они долго молчали, думая каждый о своем и глядя на старое болото, в котором тихо отражались весенние деревья. А над болотом летали зимородки, иногда скользя по воде, будто брошенные чьей-то рукой камешки.
Между тем веселая девушка продолжала жить в сердце Сусаноо. Встречаясь с ней случайно в селении или еще где-нибудь, он непонятно почему краснел и сердце его начинало сильно биться, так же, как под дубом на склоне горы, где он увидел ее впервые, но она держалась надменно и даже не кланялась ему, будто и не знала вовсе.
Однажды, направляясь в горы и проходя мимо источника на краю деревни, он увидел ее среди других девушек, набиравших воду в кувшины. Над источником доцветали камелии, а в брызгах воды, выбивавшейся из камней, в лучах солнца, просачивающихся меж цветов и листьев, играла бледная радуга. Наклонясь над источником, девушка набирала воду в глиняный кувшин. Другие девушки, уже зачерпнув воды, с кувшинами на головах направлялись домой. Над ними сновали ласточки, будто кем-то разбрасываемые гвозди. Когда он подошел к источнику, девушка грациозно поднялась и, стоя с тяжелым кувшином в руке, бросила на него быстрый взгляд, приветливо улыбнувшись.
Как всегда, робея, он слегка поклонился ей. Поднимая кувшин на голову, девушка ответила ему глазами и пошла вслед за подругами. Сусаноо прошел мимо нее к источнику и, зачерпнув большой ладонью воды, отпил несколько глотков, чтобы освежить горло. Но, вспомнив о ее взгляде и улыбке, покраснел, то ли от радости, то ли от стыда, и усмехнулся. Девушки с глиняными кувшинами на головах постепенно удалялись от источника в лучах нежного утреннего солнца, и их белые покрывала развевались на легком ветерке. Но вскоре вновь послышался их веселый смех, некоторые поворачивались к нему, улыбаясь, и бросали на него насмешливые взгляды.
Он пил воду, и взгляды эти, к счастью, не потревожили его. Но смех странно огорчил, и он еще раз зачерпнул пригоршню воды, хотя и не испытывал жажды. И тут в воде источника он увидел отражение человека, которого не сразу узнал. Сусаноо поспешно поднял голову и под белой камелией заметил молодого пастуха с плеткой, тяжелыми шагами приближавшегося к нему. Это был тот самый пастух, его почитатель, из-за которого ему пришлось драться на зеленой горе.
Здравствуйте! - сказал пастух, дружелюбно улыбаясь, и почтительно поклонился Сусаноо.
Здравствуй!
Сусаноо невольно нахмурился, подумав, что робеет даже перед этим пастухом.
Пастух, ощипывая белые камелии, спросил как ни в чем не бывало:
Ну, как шишка? Прошла?
Давно уже,- ответил Сусаноо.
Прикладывали жеваный рис?
Прикладывал. Хорошо помогает. Не ожидал даже. Бросив камелий в источник, пастух сказал вдруг со смешком:
Тогда я научу вас еще кое-чему.
Чему же это? - недоверчиво спросил Сусаноо.
Молодой пастух, все еще многозначительно улыбаясь, сказал:
Дайте мне одну яшму из вашего ожерелья.
Яшму? Конечно, я могу дать яшму, но для чего она тебе?
Дайте, и все. Ничего плохого я вам не сделаю.
Нет, пока не скажешь, зачем тебе, не дам,- сказал Сусаноо, все больше и больше раздражаясь. Тогда пастух, лукаво взглянув на него, выпалил:
Ну ладно, скажу. Вы любите молоденькую девушку, которая только что приходила сюда за водой. Так ведь?
Сусаноо нахмурился и сердито уставился на лоб пастуха, сам же все сильнее и сильнее робел.
Любите племянницу Омоиканэ-но микото?
Как?! Она племянница Омоиканэ-но микото? - вскричал Сусаноо.
Пастух, взглянув на него, торжествующе рассмеялся.
Вот видите! Не пытайтесь скрыть правду, все равно обнаружится.
Сусаноо, сжав губы, молча глядел на камни под ногами. Между камней, в пене брызг, кое-где зеленели листья папоротника...
Ответ был прост:
Отдам девушке и скажу, что вы о ней все время думаете.
Сусаноо колебался. Он почему-то не хотел, чтобы пастух был в этом деле посредником, но сам не отважился бы открыть свое сердце девушке. Пастух же, заметив нерешительность на его некрасивом лице, продолжал с равнодушным видом.
Ну, раз не хотите, ничего не поделаешь.
Они помолчали. Потом Сусаноо вынул из ожерелья красивую магатаму, похожую цветом на серебристый жемчуг, и молча протянул ее пастуху. Это была магатама его матери, и он особенно бережно ее хранил.
Пастух бросил жадный взгляд на магатаму и сказал:
О! Это прекрасная яшма! Редко встретишь камень такой благородной формы.
Это иноземная вещь. Говорят, заморский умелец шлифовал ее семь дней и ночей,- сказал Сусаноо сердито, и, отвернувшись от пастуха, пошел прочь от источника.
Но пастух, держа магатаму на ладони, поспешил за ним следом.
Ждите! Дня через два принесу вам благожелательный ответ.
Можешь не спешить.
Они шли рядом, оба в сидзури, направляясь в горы, и ласточки непрерывно носились над их головами, а брошенный пастухом цветок камелии все еще кружился в светлой воде источника.
В сумерках молодой пастух, сидя под вязом на зеленом склоне и разглядывая яшму, врученную ему Сусаноо, думал, как передать ее девушке. В это время с горы спускался высокий красивый юноша с бамбуковой флейтой в руках. Он был известен в селении тем, что носил самые красивые ожерелья и браслеты. Проходя мимо сидящего под вязом пастуха, он неожиданно остановился и окликнул его:
Пастух поспешно поднял голову, но, увидев, что перед ним один из врагов почитаемого им Сусаноо, сказал недружелюбно:
Что вам?
Покажи яшму.
Молодой пастух с недовольным видом протянул ему голубоватую яшму.
Нет, Сусаноо.
На этот раз недовольство отразилось на лице изящного юноши.
Так это та самая магатама, которую он так гордо носит на шее! Разумеется, ведь больше ему нечем гордиться. Остальные яшмы в его ожерелье ничуть не лучше речных камней.
Злословя о Сусаноо, юноша любовался голубоватой магатамой. Потом легко опустился на землю у подножия вяза и сказал дерзко:
А не продашь ли ты яшму мне? Если хочешь, конечно...
Вместо того чтобы сразу отказать, пастух молчал, надув щеки. Юноша скользнул нему взглядом и сказал:
А я отблагодарю тебя. Пожелаешь меч, дам тебе меч. Яшму захочешь, дам тебе яшму.
Нет, не могу. Сусаноо-но микото просил меня передать ее одному человеку.
Вот как! Одному человеку... Наверно, женщине?
Заметив его любопытство, пастух вспылил:
А не все ли равно: мужчине или женщине!
Он уже жалел, что проболтался, потому и говорил так раздраженно. Но юноша дружелюбно улыбнулся, отчего пастуху стало как-то не по себе.
Да, это все равно,- сказал юноша.- Все равно, но ведь ты можешь отдать вместо этой яшмы другую. Это не так важно.
Пастух молчал, уставясь на траву.
Конечно, за хлопоты я отблагодарю тебя: дам тебе меч, яшму или доспехи. А хочешь, коня подарю?
Но если тот человек откажется взять подарок, мне ведь придется вернуть магатаму Сусаноо.
Тогда...- Юноша нахмурился, но сразу же сказал мягко: - Если это женщина, она не возьмет магатаму Сусаноо. Не к лицу она молодой женщине. С большей охотой она примет яркую яшму.
Пожалуй, юноша прав,- подумал пастух. Как бы ни была драгоценна яшма, она может не понравиться девушке из их селения.
Облизнув губы, юноша вкрадчиво продолжал:
Сусаноо будет только рад, если его подарок не отвергнут. Поэтому для него даже лучше, чтобы это была другая яшма. К тому же и ты в накладе не останешься: получишь меч или коня.
Пастух ясно представлял себе обоюдоострый меч, яшму, украшенную бриллиантом, сильную лошадь золотистой масти. Он невольно закрыл глаза и несколько раз тряхнул головой, чтобы отогнать наваждение, но, открыв глаза, снова, увидел перед собой красивое, улыбающееся лицо юноше.
Ну, как? Все еще не согласен? А может, пойдешь со мной? У меня есть и меч, и доспехи как раз тебе впору. А в конюшне несколько лошадей...
Истощив весь запас льстивых слов, юноша легко поднялся с земли. Пастух молчал в нерешительности, но когда юноша пошел, поплелся вслед за ним, тяжело волоча ноги.
Только они скрылись из виду, как с горы тяжелой поступью спустился еще один человек. Уже сгустились сумерки, гору стал окутывать туман, но сразу можно было понять, что это Сусаноо. Он пес на плече несколько убитых птиц и, подойдя к вязу, опустился на землю, чтобы передохнуть. Сусаноо бросил взгляд на крыши селения, лежавшего внизу в вечерней дымке, и на губах его промелькнула улыбка.
Ничего не ведавший Сусаноо подумал о веселой девушке.
Сусаноо жил в ожидании ответа, который должен был принести ему пастух, но пастух не появлялся. Непонятно почему,- может быть, просто так,- с тех пор он ни разу не встретился Сусаноо. Сусаноо думал, что пастуху не удалось, наверно, осуществить свой план, и стыдился встретиться с ним, а может быть, у пастуха не было случая подойти к веселой девушке.
За это время Сусаноо всего раз видел ее. У источника рано утром. Девушка, поставив глиняный кувшин на голову, как раз собиралась уходить из-под белых камелий вместе с другими женщинами. Увидев его, она презрительно скривила губы и высокомерно прошла мимо. Он, как всегда, покраснел, но в глазах его застыла невыразимая печаль. «Я - глупец. Эта девушка даже в другом рождении ни за что не станет моей женой»,- подумал он, и это близкое к отчаянию чувство долго не покидало его, но молодой пастух не принес еще плохого ответа, и это вселяло в Сусаноо какую-то надежду. Целиком положившись на этот неведомый ответ, Сусаноо решил больше не ходить к источнику, чтобы не растравлять свое сердце.
Однажды на закате, проходя берегом Тихой небесной Реки, он увидел молодого пастуха, купающего коня. Пастух был явно смущен тем, что Сусаноо его заметил. И Сусаноо, почему-то не решаясь сразу заговорить с ним, молча стоял в луговой полыни, освещенной лучами заходящего солнца, и глядел на блестящую от воды вороную шерсть коня. Но молчание становилось нестерпимым, и Сусаноо, показывая пальцем на коня, заговорил:
Хороший конь! Чей он?
Мой! - гордо ответил пастух, взглянув наконец на Сусаноо.
Твой? Гм...
Проглотив слова восхищения, Сусаноо снова умолк. Пастух не мог более делать вид, что ничего не знает.
На днях я передал твою яшму,- нерешительно начал он.
Передал, значит! - обрадовался, как дитя, Сусаноо.
Встретившись с ним взглядом, пастух поспешно отвел глаза и, нарочно удерживая лошадь, бьющую копытами о землю, повторил:
Передал...
Ну вот и хорошо.
Однако...
Что «однако»?
Она не может сразу дать ответ.
Можно и не спешить,- бодро сказал Сусаноо и пошел по речному лугу, подернутому вечерней дымкой, как будто у него не было никакого дела к пастуху. А в душе его поднималась волна небывалого счастья.
Все его радовало: и полынь на речном лугу, и небо, и распевавший в небе жаворонок. Он шел с поднятой головой и иногда разговаривал с едва различимым в вечерней дымке жаворонком:
Эй, жаворонок! Ты, наверное, завидуешь мне. Не завидуешь? Тогда почему же ты так поешь? Ответь мне, жаворонок!
Несколько дней Сусаноо был счастлив. Правда, в селении появилась новая песенка неизвестного сочинителя. Песенка была о том, что безобразный ворон полюбил красивую лебедушку и что он стал посмешищем для всех птиц на небе. Сусаноо огорчился, будто сияющее счастьем солнце закрыла туча.
Но, испытывая небольшое беспокойство, он все еще пребывал в счастливом сне. Он верил, что прекрасный лебедь уже откликнулся на любовь безобразной вороны, и птицы в небе не смеются над ним, как над глупцом, а, наоборот, завидуют его счастью. И он верил этому.
Поэтому, когда он снова встретился с пастухом, он не хотел слышать иного ответа, чем тот, который ждал.
Так ты передал яшму? - напомнил он пастуху.
Передал,- ответил пастух с виноватым видом.- А ответ...- замялся он. Но Сусаноо достаточно было и того, что он передал. Он не собирался спрашивать о подробностях.
Несколько дней спустя, ночью, Сусаноо шел не спеша по улице селения, освещенного луной. Он направлялся в горы, надеясь поймать какую-нибудь птицу, спящую в гнезде. Навстречу ему в легком ночном тумане двигался человек, играющий на флейте. Сусаноо вырос дикарем и с детства не питал особого интереса к музыке и пению, но тут, весенней лунной ночью, напоенной ароматом цветущих кустов и деревьев, он с бурной завистью прислушивался к прекрасным звукам флейты.
Они подошли друг к другу совсем близко, так, что уже можно было различить лица, но человек продолжал играть, не глядя на Сусаноо. Уступая ему дорогу, Сусаноо увидел его красивое лицо в сиянии луны, стоящей почти в середине неба. Сверкающая яшма, бамбуковая флейта у губ - да это тот самый высокий красавец! Сусаноо знал, что это один из его врагов, презирающих его за дикость, и хотел было пройти мимо, высокомерно подняв плечи, но, когда они поравнялись, что-то привлекло его внимание - на груди юноши в ясном свете луны светло сияла его голубоватая магатама - подарок матери.
Постой-ка! - сказал он и, внезапно приблизившись к юноше, схватил его сильной рукой за шиворот.
Ты что? - вскричал, покачнувшись, юноша и изо всех сил стал вырываться из рук Сусаноо. Но сколько он ни изворачивался, Сусаноо крепко держал его за воротник.
Где ты взял эту яшму? - свирепо рявкнул Сусаноо, сдавливая юноше горло.
Отпусти! Что ты делаешь?! Отпусти, тебе говорят!
Не отпущу, пока не скажешь.
И юноша замахнулся на Сусаноо бамбуковой флейтой, хотя Сусаноо держал его за шиворот. Не ослабляя хватки, Сусаноо свободной рукой без труда вырвал из его рук флейту.
Ну, признавайся, не то задушу.
В груди Сусаноо бушевала дикая ярость.
Я выменял ее на коня...
Врешь! Эту яшму я велел передать...- Сусаноо не посмел почему-то произнести «девушке» и, горячо дыша в бледное лицо врага, снова взревел: - Врешь!
Отпусти! Это ты... Ой! Задыхаюсь! Это ты врешь. Сказал, отпустишь, а все держишь.
А ты докажи! Докажи!
Возьми да и спроси у него,- с трудом произнес извивающийся в его руках юноша.
Даже взбешенному Сусаноо было понятно, что он имел в виду пастуха.
Ладно. Пойдем спросим у него,- решил Сусаноо.
Волоча за собой юношу, он зашагал к маленькой хижине, расположенной неподалеку,- там в одиночестве жил пастух. По дороге юноша изо всех сил пытался сбросить руку Сусаноо со своего воротника. Но сколько он ни колотил Сусаноо, сколько ни бил, рука держала его крепко, как железная.
В небе по-прежнему светила луна, улицу наполнял сладковатый аромат цветущих деревьев и кустов, а в душе Сусаноо, как в грозовом небе, непрерывно сверкали молнии ревности и ярости, рассекая клубящиеся облака сомнения. Кто же его обманул? Девушка или пастух? А может быть, этот человек каким-нибудь ловким способом выманил яшму у девушки?
Сусаноо подошел к хижине. К счастью, хозяин хижины, видимо, еще не спал,- тусклый свет масляного светильника просачивался сквозь щели в бамбуковой шторе над входом, смешиваясь с лунным сиянием за козырьком крыши. У входа юноша сделал последнее усилие, чтобы освободиться из рук Сусаноо, но не успел: в лицо ему пахнул неожиданный порыв ветра, ноги оторвались от земли, вокруг все потемнело, потом будто рассыпались искры пламени - он, как щенок, полетел вверх тормашками в бамбуковую штору, загораживающую лунный свет.
В хижине молодой пастух при свете масляного светильника плел соломенные сандалии. Услышав шорохи в дверях, он на мгновение застыл, прислушиваясь. В этот миг из-за бамбуковой шторы пахнуло ночной прохладой, и какой-то человек грохнулся навзничь на кучу соломы.
Похолодев от страха, пастух, сидя, как был, на полу, бросил робкий взгляд на почти оторванную штору. Там, загораживая вход, словно гора, стоял разгневанный Сусаноо. Побледнев как покойник, пастух стал рыскать глазами по своему тесному жилищу. Сусаноо яростно шагнул ему навстречу и с ненавистью уставился в его лицо.
Эй! Ты вроде говорил, что передал мою яшму девушке? - с досадой в голосе сказал он.
Пастух промолчал.
Почему же она оказалась на шее у этого человека?
Сусаноо бросил горящий взгляд на красивого юношу. Тот лежал с закрытыми глазами на соломе - не то потерял сознание, не то скончался.
Значит, ты соврал, что передал ей яшму?
Нет, не соврал. Это правда! Правда! - отчаянно завопил пастух. - Я передал, но... не жемчужную яшму, а коралловую.
Зачем же ты так сделал?
Эти слова, будто громом, поразили растерявшегося пастуха. И он волей-неволей признался Сусаноо, как по совету красивого юноши обменял жемчужную яшму на коралловую и получил в придачу вороного коня. В душе Сусаноо словно тайфун, поднимался невыразимый гнев, хотелось кричать и плакать.
И ты передал ей чужую яшму?
Да, передал, но...- Пастух нерешительно замялся. - Передал, но девушка... Такая уж она... сказала: «Безобразный ворон полюбил белую лебедушку. Не приму я эту...»
Пастух не успел договорить,- он был сбит ударом ноги, и огромный кулак Сусаноо обрушился ему на голову. В этот миг упала глиняная плошка с горящим маслом, и разбросанная по полу солома мгновенно вспыхнула. Огонь обжег волосатые голени пастуха, он с воплем вскочил и, не помня себя, пополз на четвереньках из хижины.
Разъяренный Сусаноо, как раненый вепрь, свирепо бросился вдогонку, но валявшийся под ногами красивый юноша вскочил на ноги, выдернул, как безумный, меч из ножен и, стоя на одном колене, замахнулся на Сусаноо.
При блеске меча в Сусаноо проснулась дремавшая долго жажда крови. Он мгновенно подскочил, перепрыгнул через меч, тут же выхватил из ножен свой меч и, взревев, как бык, бросился на врага. Их мечи со страшным свистом несколько раз сверкнули в клубах дыма, высекая яркие, до боли в глазах, искры.
Конечно, красивый юноша не был для Сусаноо опасным противником. Сусаноо размахивал широким мечом и каждым ударом приближал своего врага к смерти. Он уже занес меч над его головой, чтобы единым взмахом рассечь ее, как вдруг в него стремительно полетел глиняный кувшин. К счастью, он не попал в цель, а упал ему под ноги и разбился вдребезги. Продолжая сражаться, Сусаноо поднял гневные глаза и быстро обвел взглядом дом. Перед завешенным циновкой черным входом, подняв над головой огромную бочку, стоял сбежавший вначале схватки пастух с красными от ярости глазами,- он хотел спасти напарника от опасности.
Сусаноо снова взревел, как бык, и, вложив всю силу в меч, хотел нанести удар по темени пастуха, прежде чем тот бросит в него бочку, но огромная бочка, просвистев в огненном воздухе, упала ему на голову. У него потемнело в глазах, он закачался, как древко флага на сильном ветру, и чуть было не упал. Тем временем враг его опомнился и, откинув загоревшуюся бамбуковую штору, с мечом в руке ускользнул в тихую весеннюю ночь.
Сусаноо, стиснув зубы, топтался на месте. Когда он открыл глаза, в хижине, окутанной огнем и дымом, давно уже никого не было.
Объятый пламенем, Сусаноо, шатаясь, вышел из хижины. На улице, освещенной лунным светом и огнем загоревшейся крыши, было светло, как днем. Лишь темнело несколько фигур, выбежавших из домов людей. Увидев Сусаноо с мечом в руке, они сразу зашумели, закричали: «Сусаноо! Сусаноо!» Он немного постоял, рассеянно слушая их крики, а в ожесточившейся душе, почти сводя его с ума, все яростнее бушевало смятение.
Толпа на улице росла, а крики становились все более злобными и угрожающими: «Смерть поджигателю! Смерть вору! Смерть Сусаноо!»
В это время на зеленой горе, за селением, сидел под вязом старик с длинной бороздой и любовался луной, стоявшей прямо в середине неба.
И вдруг от селения, раскинувшегося внизу, прямо в безветренное небо стал подниматься струйкой дым пожара. Старик видел искры пламени, летящие вверх вместе с дымом, но продолжал сидеть, обняв колени и напевая веселую песенку. Лицо его было бесстрастно. Вскоре селение загудело, как разворошенный улей. Шум постепенно нарастал, слышались громкие крики,- видимо, там началась драка. Это показалось странным даже невозмутимому старику. Нахмурив белые брови, он с трудом поднялся и, приставив ладонь к уху, стал прислушиваться к неожиданному шуму в селении.
Вот как! Кажется, и звон мечей слышен! - прошептал он и, вытянувшись, стал смотреть на дым пожара и рассыпавшиеся в небе искры.
Некоторое время спустя на гору, тяжело дыша, поднялись люди, видимо, убежавшие из деревни. Дети были непричесаны, девушки в наспех одетых кимоно с завернувшимися подолами и воротниками,- наверно, прямо с постелей,- согбенные старики и старухи едва держались на ногах. Забравшись на гору, они остановились и, как будто сговорившись, оглянулись на пожар, опалявший ночное небо, освещенное луной. Наконец один из них заметил стоявшего под вязом старика и с опаской приблизился к нему. И тут толпа слабосильных людей будто выдохнула: «Омоиканэ-но микото! Омоиканэ-но микото!» Девушка в распахнутом на груди кимоно,-даже ночью можно было разглядеть, как она красива,- закричала: «Дядя!» - и легко, как птичка, подскочила старику, повернувшемуся на крик. Обняв одной рукой прильнувшую к нему девушку, старик, все еще хмуря брови, спросил, ни к кому не обращаясь:
Что значит этот шум?
Говорят, Сусаноо взял вдруг и разбушевался,- ответила вместо девушки старуха со стертыми чертами лица.
Как! Сусаноо разбушевался?
Да. Его хотели схватить, но приятели вступились за него. И началась такая драка, какую мы много лет уже не видели.
Омоиканэ-но микото задумчиво поглядел на дым пожара, поднимавшийся над селением, и затем на девушку. Лицо ее со спутанными на висках прядями было прозрачно-бледным. Может быть оттого, что светила луна?
Играть с огнем опасно. Я говорю не только о Сусаноо. Опасно играть с огнем...
На морщинистом лице старика проскользнула скорбная улыбка и, глядя на разгоравшийся пожар, он погладил по голове молчаливо дрожавшую девушку, словно утешая ее.
Битва в селении продолжалась до утра. Но с соратниками Сусаноо было покончено. Все они вместе с Сусаноо, были захвачены в плен. Люди, питавшие злобу к Сусаноо, играли им теперь, как мячиком, насмехались и издевались над ним. Они били и пинали Сусаноо, а он, катаясь по земле, выл, как разъяренный бык. И стар, и млад предлагали убить его, как издавна поступали с поджигателями. И тем заставить его искупить свою вину за пожар в селении. Но старцы - Омоиканэ-но микото и Тадзикарао-но микото не соглашались на это. Тадзикарао-но микото признавал тяжкую вину Сусаноо, но он питал слабость к его недюжинной силе. Омоиканэ-но микото тоже не хотел зря убивать юношу. Он вообще был решительным противником убийств.
Три дня жители селения совещались, как наказать Сусаноо, но старейшины не изменили своего мнения. Тогда было решено не убивать его, а изгнать из страны. Но развязать веревки и отпустить его на все четыре стороны показалось им слишком великодушным. Они не могли этого вынести. И тогда они выщипали все волосы из его бороды и безжалостно, как сдирают с камней ракушки, вырвали ногти на его руках и ногах. А развязав веревки, они спустили на него свирепых охотничьих собак. Окровавленный, он почти на четвереньках, шатаясь, бежал из селения.
На второй день Сусаноо перевалил через хребты, окружавшие Страну Высокого неба. Забравшись на крутую скалу на вершине горы, он взглянул вниз, на долину, где лежало его селение, но сквозь тонкие белые облака увидел лишь неясные очертания равнины. Однако он долго еще сидел на скале, глядя на утреннюю зарю. И, как когда-то, ветер, прилетевший с долины, шептал ему: «Сусаноо! Что ты все ищешь? Иди за мной! Иди за мной, Сусаноо!»
Наконец он поднялся и стал медленно спускаться с горы, в неведомую страну.
Меж тем утренний жар спал и начал накрапывать дождь. На Сусаноо было лишь одно кимоно. Ожерелье и меч, конечно, отобрали. Дождь яростно обрушился на изгнанника. Ветер дул в бока, мокрый подол кимоно хлестал по голым ногам. Стиснув зубы, он шел, не поднимая головы.
Под ногами были лишь тяжелые камни. Черные облака закрывали горы и долины. Страшный вой то приближался, то удалялся,- не то рев бури, доносившийся сквозь облака, не то шум горной реки. А в душе его еще яростнее бушевал тоскливый гнев.
Вскоре камни под ногами сменились влажным мхом. Мох перешел в глухие заросли папоротника, за ним рос высокий бамбук. Незаметно для себя Сусаноо очутился в лесу, заполнившем утробу горы.
Лес неохотно давал ему дорогу. Ураган продолжал бушевать, ветви елей и тсуга Тсуга - хвойное дерево. надсадно шумели в вышине, разгоняя черные тучи. Раздвигая бамбук руками, он упорно спускался вниз. Бамбук, смыкаясь над его головой, непрерывно хлестал его своими мокрыми листьями. Лес, словно ожил, мешая ему двигаться вперед.
А Сусаноо все шел и шел. В душе его кипел гнев, но беснующийся лес пробуждал в нем какую-то буйную радость. И, раздвигая грудью травы и лианы, он испускал громкие крики, словно отвечая ревущей буре.
К вечеру его безоглядное продвижение преградила горная река. На другом берегу бурлящего потока высилась отвесная скала. Он пошел вдоль потока и вскоре в брызгах воды и струях дождя увидел тонкий висячий мост из веток глицинии, перекинутый на другой берег. В отвесной скале, куда вел мост, виднелось несколько больших пещер, из которых струился дым очагов. Он без колебания перебрался по висячему мосту на другой берег и заглянул в одну из пещер. У очага сидели две женщины. В свете огня они казались окрашенными в красные тона. Одна была старухой, похожей на обезьяну. Другая выглядела еще молодой. Увидев его, они разом вскрикнули и бросились в глубь пещеры. Сусаноо, мгновенно убедившись, что в пещере нет мужчин, смело вошел в нее и легко повалил старуху, прижав ее коленом к земле.
Молодая женщина быстро схватила со стены нож и хотела пырнуть в грудь Сусаноо, но он выбил нож из ее руки. Тогда она выхватила меч и снова накинулась на Сусаноо. Но меч в тот же миг звякнул о каменный пол. Сусаноо поднял его, сунул лезвие меж зубов и тут же сломал пополам. Затем с холодной усмешкой взглянул на женщину, словно вызывая на бой.
Женщина схватила было топор и собиралась в третий раз напасть на него, но, увидев, как легко он сломал меч, отбросила топор и повалилась на пол, моля о пощаде.
Я хочу есть. Приготовь еду,- сказал он, отпустив на свободу старуху, похожую на обезьяну. Потом подошел к очагу и спокойно сел там, скрестив ноги. Обе женщины принялись молча готовить еду.
Пещера была просторной. На стенах висело разное оружие, и все оно блестело в свете очага. Пол был застлан шкурами оленей и медведей. И над всем этим витал какой-то приятный сладковатый аромат.
Тем временем еда поспела. На блюдах и плошках перед ним громоздились горы мяса диких животных, рыба, плоды лесных деревьев, сушеные моллюски. Молодая женщина принесла кувшин сакэ и присела у очага, чтобы налить ему. Теперь, вблизи, он рассмотрел ее: женщина была миловидной, белокожей, с густыми волосами.
Он ел и пил, словно зверь. Блюда и плошки быстро опустели. Она улыбалась, словно ребенок, глядя, как он поглощает еду. Нельзя было и подумать, что это та самая свирепая женщина, которая хотела вонзить в него меч.
Закончив есть, он широко зевнул и сказал:
Так, живот я набил. Теперь дай мне что-нибудь из одежды.
Женщина принесла из глубины пещеры шелковое кимоно. Такого изящного кимоно с тканым рисунком Сусаноо еще никогда не видел. Переодевшись, он одним рывком схватил со стены массивный меч, сунул его за пояс с левой стороны и снова уселся у очага, скрестив ноги.
Не угодно ли еще что-нибудь? - нерешительно спросила женщина, приблизившись к нему.
Я жду хозяина.
Вот как! А зачем?
Хочу с ним сразиться, чтобы не говорили, будто я напугал женщин и стащил все это.
Убирая пряди волос со лба, женщина весело рассмеялась.
Тогда вам незачем ждать. Я - хозяйка этой пещеры.
Сусаноо от неожиданности вытаращил глаза.
Ни одного мужчины здесь нет?
Ни одного.
А в соседних пещерах?
Там по двое, по трое живут мои младшие сестры.
Он мрачно тряхнул головой. Свет очага, звериные шкуры на полу, мечи на стенах - уж не наваждение ли все это? А молодая женщина? Сверкающее ожерелье, меч за поясом,- может быть, это Горная дева, укрывшаяся от людей в пещере? Но как прекрасно после долгих блужданий по бушующему лесу оказаться в теплой пещере, где не подстерегают никакие опасности!
Много ли у тебя сестер?
Пятнадцать. Кормилица пошла за ними. Скоро придут.
Гм! Когда же это исчезла старуха, похожая на обезьяну?
Сусаноо сидел, обхватив колени руками, рассеянно прислушиваясь к завыванию бури за стенами пещеры. Подкинув дров в очаг, женщина сказала:
Меня зовут Окэцу-химэ Химэ - приставка к имени женщины знатного происхождения. . А вас как?
Сусаноо,- ответил он.
Окэцу-химэ удивленно подняла глаза и еще раз оглядела этого грубоватого юношу. Его имя явно пришлось ей по вкусу.
Так вы жили там, за горами, в Стране Высокого неба?
Он молча кивнул.
Говорят, славное место.
При этих словах в глазах его снова загорелся утихший было гнев.
Страна Высокого неба? Да, это место, где мыши сильнее вепрей.
Окэцу-химэ усмехнулась. В свете очага ярко блеснули ее красивые зубы.
А как называется эта страна? - холодно спросил он, чтобы сменить тему разговора.
Она не ответила, пристально глядя на его мощные плечи. Он раздраженно повел бровями и повторил свой вопрос. Окэцу-химэ, словно опомнившись, с игривой усмешкой в глазах сказала:
Эта страна? Это - место, где вепри сильнее мышей.
Тут у входа послышался шум, и пятнадцать молодых женщин не спеша вошли в пещеру, словно им не пришлось идти сквозь бурю. Все они были краснощекие, с высоко подвязанными черными волосами. Обменявшись дружескими приветствиями с Окэцу-химэ, они бесцеремонно уселись вокруг растерявшегося Сусаноо. Яркие ожерелья, блеск серег в ушах, шелест одежды - все это заполнило пещеру, и сразу стало тесно.
Началась веселая пирушка, которую так непривычно было видеть в дремучих горах. Сначала Сусаноо, как немой, только и делал, что молча осушал чарку за чаркой, но потом, опьянев, стал громко смеяться и говорить. Пещера гудела от хмельных голосов женщин - кто играл на кото, украсив себя яшмой, кто распевал любовные песни с чаркой в руке.
Меж тем наступила ночь. Старуха подбросила в очаг поленьев и зажгла несколько масляных светильников. В их ярком, словно днем, свете он, совершенно пьяный, переходил из объятий одной женщины в объятия другой. Шестнадцать женщин вырывали его друг у друга, завлекая на разные голоса. Наконец Окэцу-химэ, не обращая внимания на гнев сестер, прочно захватила его в свои руки. И, забыв о буре, о горах, о Стране Высокого неба, он словно утонул в чарующем аромате, наполнявшем пещеру. И только старуха, похожая на обезьяну, тихо забившись в угол, с сардонической усмешкой взирала на беспутство пьяных женщин.
Наступила глубокая ночь. Иногда падали на пол со звоном пустые кувшины и блюда. Шкуры, покрывавшие пол пещеры, совершенно промокли от стекающего со стола сакэ. Женщины были мертвецки пьяны. Из их ртов вырывался лишь бессмысленный смех или тяжелые вздохи.
Старуха встала и один за другим погасила масляные светильники. Теперь пещера освещалась только светом кисло пахнущих головешек, слабо тлеющих в очаге. И в этом свете смутно вырисовывалась громоздкая фигура Сусаноо, измученного объятиями женщин.
Проснувшись на следующее утро, он увидел, что лежит один на ложе из шкур и шелка, устроенном в глубине пещеры. Вместо циновок из осоки под ним благоухали лепестки цветов персика. Странный сладковатый аромат, наполнявший пещеру со вчерашнего дня, оказывается, был ароматом цветов персика. Некоторое время он лежал, сопя носом и рассеянно разглядывая потолок пещеры. Перед ним, будто сон, пронеслась вся безумная ночь. И непонятная злость сразу же охватила его.
Скотина! - простонал он и стремительно вскочил с постели. Вверх взметнулось облако персиковых лепестков.
Старуха, как ни в чем не бывало, готовила завтрак в пещере. Куда же девалась Окэцу-химэ? Ее не было видно. Он поспешно обулся, сунул за пояс массивный меч и, не обращая внимания на приветствие старухи, решительно вышел из пещеры.
Легкий ветерок тут же выдул из него весь хмель. Он взглянул на посвежевшие верхушки деревьев, шелестевшие на другом берегу горной реки. В небе, над лесом, высились острые зубцы гор, словно бы обтянутые кожей, белесой, как туман, опоясавший горы. Вершины этих огромных гор, уже освещенные утренним солнцем, глядели на него сверху вниз, будто молча насмехались над его вчерашним беспутством.
Глядя на лес и горы, он вдруг с отвращением, доходящим до тошноты, подумал о пещере. Теперь ему казалось, что и огонь очага, и сакэ из кувшинов, и цветы персиков испускали отвратительный смрад. А женщины казались ему скелетами, разукрашенными румянами и пудрой, чтобы прикрыть тлетворный дух. Он глубоко вздохнул и, понурившись, направился к висячему мостику, сплетенному из веток глициний.
Но тут до его слуха явственно донесся веселый женский смех, разнесшийся эхом в тихих горах. Он невольно остановился и повернулся в ту сторону, откуда донесся смех.
По узкой горной тропе, пролегавшей у пещер, шла еще более красивая, чем вчера, Окэцу-химэ в сопровождении пятнадцати сестер. Заметив его, она тут же поспешила ему навстречу, и подол ее шелкового кимоно, сверкая, развевался на ходу.
Сусаноо-но микото! Сусаноо-но микото! - защебетали, словно птицы, женщины, окружив его. Их голоса поколебали сердце Сусаноо, уже вступившего было на мостик, и, изумляясь своему малодушию, он почему-то улыбнулся и стал ждать их приближения.
С тех пор Сусаноо, в окружении шестнадцати женщин, стал вести распутную жизнь в пещере, похожей на весенний лес.
Месяц пролетел, словно миг. Он пил каждый день сакэ и в горной реке ловил рыбу. В верховьях реки был водопад. Вокруг него круглый год цвели персики. Каждое утро женщины ходили к водопаду омывать свою кожу в воде, напоенной ароматом цветущих персиков. Нередко и он поднимался до восхода солнца и шел по бамбуковой чаще до далекого верховья, чтобы омыть свое тело вместе с женщинами.
Величественные горы, лес за рекой превратились теперь для него в мертвую природу, не имевшую с ним ничего общего. Он уже не чувствовал восхищения, вдыхая на закате воздух печально-тихой речной долины. Более того, он даже не замечал этой душевной перемены в себе и спокойно наслаждался призрачным счастьем, встречая каждый день вином.
Но однажды ночью, во сне, он увидел с горы Страну Высокого неба. Она была освещена солнцем, и полноводная Тихая небесная река сверкала, как хорошо закаленный меч.
Стоя на сильном ветру, он разглядывал раскинувшуюся внизу землю, и невыразимая тоска охватила его вдруг. Он громко заплакал. Рыдания разбудили его, и он почувствовал на своей щеке холодные капли слез. Поднявшись на ложе, он оглядел пещеру, освещенную слабым светом тлеющих в огне головешек. Рядом спокойно дышала Окэцу-химэ, от нее пахло вином. Не было ничего необычного в том, что Окэцу-химэ спала рядом, но, взглянув на нее, он увидел, что она была странно похожа на мертвую старуху, хотя черты ее красивого лица не изменились.
Стуча зубами, со страхом и отвращением он осторожно выполз с теплого ложа, быстро оделся и крадучись, так, чтобы его не заметила даже старуха, похожая на обезьяну, улизнул из пещеры.
На дне черной ночи был слышен только шум горной Реки. Проворно перебравшись через висячий мостик, он нырнул, как зверь, в бамбуковые заросли и стал пробираться в глубь леса. Лес стоял молчаливо, листья на деревьях не шелестели. Блеск звезд, холодная роса, запах мха - все теперь излучало странное очарование.
Он шел, не оглядываясь, до рассвета. Рассвет в лесу был прекрасен. Когда небо над елями и тсуга заполыхало огненными красками, он несколько раз громко крикнул, словно празднуя свое освобождение.
Вскоре солнце уже стояло прямо над лесом. Увидев горных голубей, сидящих на верхушках деревьев, он пожалел, что не взял лук и стрелы. Но в лесу было много диких плодов, и он мог утолить голод.
Закат застал его сидящим печально на отвесной скале. Внизу ощетинились пиками хвойные деревья. Он сидел на краю скалы и любовался погружающимся в долину солнечным диском. Тут он вспомнил про мечи и топоры, висевшие на стенах тускло освещенной пещеры. И ему показалось, что откуда-то, из-за далеких гор, донесся чуть слышный женский смех. Сердце его охватило вдруг тоскливое смятение. Устремив взгляд в сумеречные скалы и леса, он изо всех сил хотел одолеть это смятение, но воспоминания о тлеющем очаге в пещере полонили его сердце, словно невидимой сетью.
Через день Сусаноо вернулся в пещеру. Женщины словно не заметили его бегства. Но не нарочно. Скорее они просто были равнодушны к нему. Сначала это его мучило, но спустя месяц он погрузился в ощущение странного, похожего на беспробудное опьянение безмятежного счастья.
Год прошел, словно сон.
Однажды женщины привели откуда-то собаку и поселили ее в пещере. Это был черный самец, ростом с теленка. Все они, а особенно Окэцу-химэ, любили его, как человека. Сначала Сусаноо бросал псу рыбу и дичь со стола или, напившись, шутя боролся с ним, изображая сумо Сумо - японская национальная борьба. . Случалось, что собака опрокидывала его, ослабевшего от сакэ, передними лапами на пол. И тогда женщины хлопали в ладоши, весело потешаясь над его беспомощностью.
Они все больше и больше любили собаку. Окэцу-химэ ставила теперь перед псом такое же блюдо и кувшин с сакэ, как перед Сусаноо. Однажды Сусаноо, недовольно нахмурившись, хотел было отогнать пса, но Окэцу-химэ холодно взглянула на него своими красивыми глазами и упрекнула в самовольстве. У Сусаноо уже не хватало мужества убить собаку. Он опасался гнева Окэцу-химэ. И он стал есть мясо и пить сакэ рядом с собакой. А пес, словно чувствуя его неприязнь, всякий раз, как облизывал блюдо, показывал ему клыки.
И все же это было еще полбеды. Однажды утром Сусаноо пошел, как обычно, следом за женщинами на водопад. Близилось лето, в долине по-прежнему цвели персики, цветы их стояли в росе. Раздвинув руками тонкий бамбук, он хотел было спуститься к чаше водопада, где плавали опавшие лепестки, и вдруг внимание его привлекла черная собака в струях воды. Выхватив из-за пояса меч, он хотел одним ударом сразить пса, но женщины, загородив пса, не позволили ему сделать это. Тем временем собака выпрыгнула из чаши водопада и, отряхнувшись, побежала в пещеру.
С тех пор во время вечерних пирушек женщины вырывали друг у друга уже не Сусаноо, а черного пса. Захмелев, Сусаноо забирался в дальний угол пещеры и плакал там всю ночь пьяными слезами. Сердце его было полно жгучей ревности к собаке, но вся постыдность этой ревности не доходила до его сознания.
Однажды ночью, когда он сидел в глубине пещеры, обхватив мокрое от слез лицо ладонями, кто-то подкрался к нему и, обняв обеими руками, стал нашептывать слова любви. Он удивленно поднял голову и всмотрелся в лицо человека, тускло освещенное огнем масляного светильника. И тут же с гневным воплем оттолкнул его. Человек без всякого сопротивления с тихим стоном упал на пол. Это был стон похожей на обезьяну старухи, которая и спину-то как следует разогнуть не могла.
Оттолкнув старуху, Сусаноо вскочил на ноги, как тигр. Заплаканное лицо его было искажено гневом, а сердце кипело ревностью, возмущением и унижением. Взглянув на женщин, забавлявшихся У него на глазах с собакой, он мигом выхватил свой массивный меч и кинулся, не помня себя, в гущу копошащихся тел.
Пес мгновенно вскочил и тем избежал удара его меча. Женщины вцепились в Сусаноо с обеих сторон, стараясь утихомирить его гнев, но он стряхнул их руки и снова нацелился в собаку, на этот раз снизу.
Но меч вместо собаки вонзился в грудь Окэцу-химэ, оставшейся вырвать у него оружие. С тихим стоном она повалилась навзничь. Женщины с воплями разбежались кто куда. Стук падающего светильника, пронзительный вой собаки, звон разбивающихся вдребезги кувшинов и чаш,- пещера, обычно наполненная смеющимися голосами, была повержена в хаос, словно налетел ураган и все перемешал.
Какое-то мгновение Сусаноо стоял молча, не веря своим глазам. Потом, бросив меч, обхватил руками голову и с тягостным воплем вылетел из пещеры, быстрее стрелы, выпущенной из лука.
Бледная луна со светящейся короной вокруг испускала зловещее сияние. Деревья в лесу, выставив в небо темные ветви, стояли тихо, заполняя долину, будто в предчувствии какой-то беды. Сусаноо бежал, ничего не видя, ничего не слыша. Мокрый от росы бамбук, роняя на него влагу, тянулся бесконечными волнами, словно хотел навечно его поглотить. Иногда из бамбуковых зарослей вылетала птица и, слабо отсвечивая в темноте крыльями, поднималась на безмолвную вершину дерева...
Рассвет застал его на берегу большого озера. Оно лежало под хмурым небом, словно свинцовая плита,- ни единой волны не пробегало по его поверхности. Горы, окружавшие его, и тяжелая летняя зелень - все казалось ему, едва пришедшему в себя, наполненным вечной тоской, которую ничто не может побороть. Через бамбуковые заросли он спустился на сухой песок и, сев там, устремил взор на унылую поверхность воды. Вдали плавало несколько уток-поганок.
И тогда на него напала печаль. В Стране Высокого неба у него было много врагов, а тут - одна собака. И, погрузив лицо в ладони, он долго и громко плакал, сидя на песке.
Меж тем цвет неба изменился. Над горами, громоздившимися на другом берегу, раза два-три сверкнула зигзагообразная молния и прогремел гром. Он продолжал плакать, сидя на берегу. В бамбуковых зарослях громко прошелестел ветер, смешанный с каплями дождя. Озеро сразу же потемнело, с шумом побежали волны.
Снова прогремел гром. Горы на другом берегу подернулись пеленой дождя, но деревья вдруг зашумели, и потемневшее было озеро стало на глазах светлеть. Сусаноо поднял голову. И тут с неба на него обрушился, словно водопад, страшный ливень.
Гор уже не было видно. И озеро едва можно было различить в клубящихся над ним облаках. Только при вспышке молний на мгновение далеко освещались вздыбленные волны, и тут же раздавался треск грома, словно небо рвалось на части.
Промокший насквозь Сусаноо все еще не покинул прибрежного песка. Сердце его было погружено в мрачную бездну - мрачнее неба над головой. Он испытывал недовольство самим собой, потому что был осквернен. Но теперь у него не было даже сил, чтобы как-то выплеснуть свое недовольство - разом покончить с собой, размозжив себе голову о ствол дерева или бросившись в озеро. И ему оставалось лишь молча сидеть на песке под проливным дождем, как будто он превратился в разбитый корабль, бессмысленно качающийся на бушующих волнах.
Небо становилось все темнее, ураган усилился. И вдруг перед его глазами сверкнул странный светло-лиловый свет. Горы, облака, озеро - все, казалось, плавало в небесах, и сразу же раздался удар грома, словно разверзлась земля. Он хотел вскочить на ноги, но тут же повалился на песок. Дождь безжалостно поливал его распростертое на песке тело. Он лежал, не двигаясь, уткнувшись лицом в песок.
Спустя несколько часов он очнулся и медленно поднялся на ноги. Перед ним лежало тихое озеро, гладкое, как масло. По небу еще плыли тучи; и полоса света падала, словно длинный пояс-оби, на горы за озером. И только там, куда падал свет, сияла яркая, чуть пожелтевшая зелень.
Он рассеянно смотрел на эту мирную природу. И небо, и деревья, и воздух после дождя - все таило в себе знакомое по давним снам щемящее чувство печального одиночества.
«Что-то, о чем я забыл, скрывается в этих горах»,- думал он, продолжая жадно вглядываться в озеро. Но сколько он ни взывал к глубинам памяти, не мог вспомнить забытого.
Тем временем тень от облака переместилась, и солнце осветило горы, стоявшие в летнем убранстве. Зелень лесов, заполнявших ущелья меж гор, красиво вспыхнула в небе над озером. И тут он почувствовал, что сердце его странно затрепетало. Затаив дыхание, он жадно прислушивался. Из-за горных хребтов до слуха его, как раскат безголосого грома, донеслись голоса природы, которые он забыл. Он задрожал от радости. Мощь этих голосов сразила его, и он упал на песок и зажал уши руками, но природа продолжала говорить с ним. И ему не оставалось ничего иного, как молча слушать ее.
Сверкающее в лучах солнца озеро живо откликнулось на эти голоса. А он, ничтожный человек, распластавшийся на прибрежном песке, то плакал, то смеялся. Голоса же, доносившиеся из-за гор, словно невидимые глазу волны, непрерывно накатывались на него, безразличные к его радости и печали.
Сусаноо вошел в воды озера и омыл грязь со своего тела. Потом лег в тени большой ели и впервые за долгое время погрузился в освежающий сон. И мягко, словно перышко птицы, упавшее из глубины летнего неба, опустился на него, кружась, удивительный сон.
Близились сумерки. Большое старое дерево тянуло к нему ветви.
Откуда-то пришел огромный мужчина. Лица его не было видно, но с первого взгляда можно было заметить, что за поясом у него меч из Кома Кома - провинция в древней Корее. , - голова дракона на эфесе тускло поблескивала золотом.
Мужчина вынул меч и с легкостью воткнул его по самую рукоятку в основание толстого дерева.
Сусаноо не мог не восхититься его необычной силой. Тут кто-то шепнул ему на ухо: «Это - Хоноикадзути-но микото Хоноикадзута-но микото - бог огня и грома. ».
Огромный мужчина молча поднял руку и сделал ему какой-то знак. Сусаноо понял, что он означал: «Вынь меч!» И тут он вдруг проснулся.
Он сонно поднялся. Над верхушками елей, слегка качающихся на легком ветерке, уже повисли звезды. Тускло белело озеро, кругом стояла вечерняя мгла, был слышен лишь шелест бамбука, а в воздухе парил легкий запах мха. Думая о сне, который он только что увидел, Сусаноо не спеша огляделся.
Дерево, несомненно, было разбито молнией во время вчерашней бури. Всюду валялись ветви и хвоя. Подойдя ближе, он понял, что сон его обратился явью,- в толще дерева торчал по самую рукоятку меч из Кома с головой дракона на эфесе..
Сусаноо ухватился обеими руками за рукоятку, напрягся и одним рывком выхватил меч из дерева. От острия до гарды меч сиял холодным блеском, словно его только что начистили. «Боги охраняют меня»,- подумал Сусаноо, и сердце его вновь наполнилось отвагой. Опустившись на колени под старым деревом, он вознес молитву небесным богам.
Потом отошел снова в тень ели и погрузился в глубокий сон. Он спал как убитый три дня и три ночи.
Проснувшись, он спустился к озеру, чтобы освежиться. Озеро стояло, не шелохнувшись, даже мелкие волны не набегали на берег. В воде ясно, как в зеркале, отразилось его лицо. Это было безобразное лицо мужественного душой и телом бога, такое, каким оно было в Стране Высокого неба, только под глазами неизвестно когда появились морщинки - следы пережитых невзгод.
С тех пор он бродил в одиночестве по разным странам, переправлялся через моря, переваливал через горы, но ни в одной стране, ни в одном селении не захотелось ему остановить свой путь. Хоть и назывались они разными именами, люди, которые жили там, были ничуть не лучше, чем в Стране Высокого неба. Не испытывая тоски по своей земле, он охотно делил с ними труд, но ни разу не возникло у него желания остаться с ними и дожить до старости. «Сусаноо! Что ты ищешь? Иди за мной! Иди за мной!» - нашептывал ему ветер, и он уходил.
Так, в бесцельных скитаниях, прошло семь лет с тех пор, как он покинул озеро.
Однажды летом он плыл под парусом вверх по реке Хи-но-кава в стране Идзумо Идзумо - в древности один из политических и религиозных центров Японии. Нынешняя префектура Симанэ на западе острова Хонсю. и глядел со скукой на берега, заросшие густым тростником.
Над тростником зеленели высокие сосны, а над их переплетенными друг с другом ветвями виднелись в летней дымке вершины угрюмых гор. В небе над горами, ослепительно сверкая крыльями, проносились иногда две-три цапли. Над рекой царила светлая, пугающая печаль.
Опершись о борт лодки, он пустил ее на волю волн и долго плыл так, вдыхая всей грудью запах настоявшейся на солнце сосновой смолы.
Сусаноо, привыкшему ко всевозможным приключениям, эта печальная река казалась обыкновенной дорогой,- будто одна из троп Страны Высокого неба. Она навевала покой.
К вечеру река стала уже, тростник на берегах реже, из смешанной с грязью воды уныло торчали узловатые корни сосен. Он стал внимательнее вглядываться в берега, думая о ночлеге. Сосновые ветки, свешиваясь над водой, переплелись, словно железная проволока, тщательно скрывая от человеческих глаз таинственный мир в глубине леса. И все же кое-где, наверно, в тех местах, где олени ходили на водопой, были видны в сумерках трухлявые деревья, облепленные большими красными грибами, от которых становилось жутко.
Темнело. И тут Сусаноо увидел на другом берегу, на тонкой, как ширма, скале, нечто похожее на сидящего человека. До сих пор он не замечал на реке никаких признаков человеческого жилья. Поэтому сначала подумал, что ошибся, и даже положил руку на эфес своего меча, все еще опираясь спиной о борт лодки.
Тем временем лодка, продвигаясь по середине реки, все больше приближалась к скале. И уже не было сомнения, что на скале сидит человек. Более того, было видно, что это женщина в длинном белом одеянии. От изумления Сусаноо даже встал на нос лодки. А лодка с надутым ветром парусом, двигаясь под темнеющими на фоне неба пышными сосновыми ветвями, все ближе подходила к скале.
Наконец лодка приблизилась к скале. Со скалы свешивались длинные сосновые ветви. Сусаноо быстро спустил парус и, ухватившись за сосновую ветвь, уперся ногами в дно лодки. Лодка, сильно качаясь, коснулась носом мха, растущего на скале, и тут же причалила.
Женщина, не замечая его приближения, сидела на скале и плакала, склонив голову на колени. Вдруг, наверно, почувствовав, что кто-то есть рядом, подняла голову и, увидев в лодке Сусаноо, громко вскрикнула и бросилась за толстую сосну, занимавшую половину скалы, но Сусаноо, ухватившись одной рукой за уступ скалы, другой крепко схватил ее за подол кимоно и сказал: «Подожди!» Женщина, коротко вскрикнув, упала и снова принялась плакать.
Сусаноо привязал лодку к сосновой ветви и легко вспрыгнул на скалу. Положив руку на плечо женщины, он сказал:
Успокойся. Я не причиню тебе зла. Я остановил свою лодку лишь потому, что захотел узнать, отчего ты плачешь и не случилось ли чего.
Женщина подняла лицо и боязливо взглянула на него, стоявшего в сумерках, спустившихся над водой. И в тот же миг он понял, что женщина красива той печальной красотой, какая бывает у вечерней зари и какую можно увидеть только во сне.
Что случилось? Не заблудилась ли ты? Может, тебя похитил дурной человек?
Женщина по-детски молча покачала головой. Ожерелье ее тихо прошелестело. Он невольно улыбнулся. Но в следующее мгновение щеки женщины вспыхнули краской стыда, и она устремила вновь увлажнившиеся глаза к коленям.
Тогда... что же? Если у тебя беда, скажи мне, не стесняйся. Все, что смогу, сделаю,- сказал он ласково.
Тогда женщина осмелилась и поведала ему, запинаясь, о своем горе. Оказалось, отец ее Асинацути - староста селения в верховьях реки. Недавно на жителей селения напал мор. Асинацути призвал жрицу и велел ей спросить совета у богов. И повелели боги передать селянам: если не отдадут в жертву Большому Змею из Коси девушку из селения по имени Кусинада-химэ, вымрет все селение в течение месяца. Делать нечего. Снарядил Асинацути с юношами из селения лодку, привез Кусинаду-химэ к этой скале и оставил ее здесь одну.
Сусаноо выслушал рассказ Кусинады-химэ, распрямился, гордо и весело оглядел ре-ку, окутанную сумерками.
А что за чудище этот Большой Змей из Коси?
Люди говорят, огромный это змей, восемь голов у него да восемь хвостов, в восьми долинах разлегся.
Вот как! Спасибо, что рассказала мне про Змея. Давно я мечтал встретиться с таким чудищем. А теперь услышал твой рассказ и чувствую, как взыграла во мне сила.
Сусаноо показался девушке беспечным, она подняла на него печальные глаза и озабоченно сказала:
Что вы такое говорите! Большой Змей может нагрянуть в любую минуту.
А я собираюсь сразиться с ним,- сказал Сусаноо твердо и, сложив руки на груди, стал тихо расхаживать по скале.
Но я ведь сказала вам: Большой Змей не обычный бог...
Ну и что же?
Он может вас ранить...
Какая беда!
Я уже свыклась с мыслью, что стану его жертвой...
Не говори так.
Он продолжал ходить по скале, размахивая руками, словно отстраняя что-то невидимое взору.
Я не отдам тебя в жертву Большому Змею. Это позор!
А если он окажется сильнее?
Пусть он будет сильнее, я все равно сражусь с ним.
Кусинада-химэ покраснела и, играя зеркальцем, прикрепленным к поясу, тихо возразила:
Но боги предназначили меня в жертву Большому Змею...
Возможно. Но если бы нужна была жертва, боги оставили бы тебя здесь одну. По всему видно, они хотели, чтобы я лишил жизни Большого Змея.
Он остановился перед Кусинадой-химэ, и торжество могущества, казалось, осенило его некрасивые черты.
Но жрица сказала...- едва слышно прошептала Кусинада-химэ.
Жрица передает речи богов, а не разгадывает их загадки.
В это время из-под темных сосен на другом берегу реки внезапно выскочили два оленя. Поднимая брызги, они бросились в едва заметную реку и быстро поплыли рядом в их сторону.
Олени спешат... Наверно, он приближается... тот страшный Змей.
И Кусинада-химэ, как безумная, бросилась на грудь Сусаноо.
Не спуская глаз с берега, Сусаноо не спеша положил руку на рукоятку меча. Не успел он ответить Кусинаде-химэ, как сильный шум сотряс сосновый лес на противоположном берегу реки и вознесся в небо над горами, усыпанное редкими звездами.
